Когда боги спали
Шрифт:
Суд вершился скорый. Без разбирательства и без присутствия обвиняемых верховный судья приговаривал к смерти. Массовая экзекуция назначалась на следующий день — День Основания. По городу бродили глашатаи, сообщая новость о казни и расклеивая листки с именами осужденных и с перечислением их преступлений.
Возглавлял список главный зачинщик — Сафар Тимур, чужестранец.
Замыкал его обманутый доверчивый простак — Олари, гражданин.
— Я переоценил влияние моей семьи, — сказал Олари.
Сафар
— Переоценка всегда была тебе свойственна, — сказал Сафар.
Сафару досталось только при аресте. По каким-то причинам его не пытали, а для верховного судьи хватило и «признания» — документа без подписи, но с печатью Калазариса.
— Но сожалею я лишь о том, — сказал Олари, — что не добился признания. И войду в историю Валарии лишь как второстепенное лицо.
— И я — главарь этих второстепенных, — сказал Сафар. — Я бы обошелся без этой чести. Но Калазарис настроен решительно. Уж ты-то понял, как он умеет убеждать.
— Чтобы изобразить меня бедной жертвой твоего коварного языка, папаше пришлось выложить кругленькую сумму, — сказал Олари. — И все для защиты чести семьи. Решили, пусть я лучше буду выглядеть болваном, чем королем предателей.
Двое молодых людей находились в компании еще шестерых юношей, пострадавших в ходе ночных изуверств заплечных дел мастера. Все они лежали вповалку посреди камеры, едва в силах отгонять назойливых насекомых и крыс. Все восемь ожидали экзекуции обезглавливания от рук Тулаза. Остальные мятежники, согнанные в соседние камеры, предназначались партиями от пяти до десяти человек другим палачам.
— Есть лишь одно утешение, — сказал Олари.
— Какое же? — спросил Сафар. — Я бы не прочь чуть воспрянуть духом.
— Я пойду последним, — сказал Олари. — А это означает, что в случае успешной казни или неудачи Тулаза меня все равно запомнят. Если он снесет мне голову с первого удара, то побьет свой рекорд. Если нет — я попаду в историю как человек, не позволивший Тулазу превысить его замечательное достижение.
Сафар рассмеялся. Звук получился горестным.
— Хотел бы я посмотреть, как дело обернется, — сказал он. — К несчастью, я иду первым.
Олари попытался улыбнуться. Но резкая боль заставила его лишь глухо застонать. Придя в себя, он покачал головой, говоря:
— Я всегда…
Кашель оборвал его слова. Сафар поддержал друга, пока кашель не прекратился. Затем Олари сплюнул кровь на пол. Заодно вылетел и зуб.
Олари посмотрел на Сафара и усмехнулся окровавленными губами.
— Вот что я хотел сказать, когда естество мое так грубо оборвало меня, — сказал он. — Я хотел сказать, что всегда был счастливчиком. И похоже, удача преследует меня до самого конца.
14. Мертвые говорят
— Ты чересчур напряжен, — пожаловался наставник, растирая распростершееся перед ним могучее тело. — У меня ничего не получится, если ты не расслабишься.
— Больно плохо спал, — сказал Тулаз. — И что это со мной такое? Всегда спал как младенец. Особенно накануне рабочего дня.
Наставник озабоченно нахмурился. До казни — перенесенной по случаю Дня Основания на главную арену — оставалось менее часа. Все свои сбережения он поставил на результат.
— Такие сны ничего хорошего не предвещают, — продолжил Тулаз. — Просто из колеи выбивают. Что такое со мной?
— Слабительное принимал, как я учил тебя? — спросил наставник, молотя по толстым бокам Тулаза.
Главный палач фыркнул:
— Еще бы. Пять горшков навалил.
— А диеты придерживался?
— Жидкая овсяная кашица да вода, больше ничего, — сказал Тулаз. — Уж больно тревожит меня эта грандиозная суматоха, эта спешка. У меня ведь свое расписание, ты же знаешь. Чтобы прийти в форму, надо как минимум пару дней. Кроме того, я два дня назад установил рекорд. А семь голов отрубить — это большая нагрузка на человека, не каждый выдюжит. Им что — они пришли да потаращились. Для них это лишь развлечение. Им и невдомек, как мне приходится трудиться, чтобы оставаться в хорошей форме. А я от тех семи все-таки не восстановился. И теперь мне предлагают восемь, когда я едва-едва готов.
— А ты не думай об этом, — посоветовал наставник. — Считай, что это обычный рабочий день. Держи в уме, и все получится как надо.
— И то, — сказал Тулаз. — Может, действительно поможет. Просто обычный день. Ничего особенного.
Наставник облил Тулаза благоухающими маслами и принялся их втирать.
— И перед тобой очередная голова, — сказал он. — Так и смотри на них. Не считай, сколько еще предстоит. Одна или восемь, какая разница? Все равно за раз отрубаешь только одну. Вот и все.
— Точно, — сказал Тулаз. — Действительно, за раз только одну. Спасибо, уже лучше себя чувствую.
Наставник хмыкнул и сказал, что благодарить необязательно. Закончив работу, он накрыл Тулаза плотными полотенцами и посоветовал вздремнуть.
Он тихонько пошел из комнаты, но на самом выходе оглянулся. Гигант-палач лежал лицом вверх, прикрыв глаза мощными ладонями. И шептал себе под нос:
— Заткнись, заткнись, заткнись. Что бы это значило?
Впервые за свою длинную и яркую карьеру Тулаз явно выглядел расстроенным, страдая от присутствия уверенности.
Наставник вышел из комнаты, размышляя, где бы побыстрее раздобыть денег, чтобы выкупить свои ставки.
Толпа взревела, когда вывели Сафара и его товарищей. Олари и шестеро остальных шли сзади, связанные вместе одной цепью. Сорок две головы уже слетели, и толпе прискучили прочие палачи с их ужимками. Но предстояло главное событие — появление Тулаза, главного палача Валарии, идущего на побитие рекорда, на восьмую голову.
Сафар чуть не ослеп от яркого утреннего солнца. Он хотел было прикрыть глаза руками, но руки короткой цепочкой крепились к прочному железному поясу. Охранник выругался и подтолкнул его древком копья.