Когда был Ленин мумией
Шрифт:
Глава 23. Сея панику над миром
Однако ночь сегодня явно не задалась. Едва Ленин вынырнул из бокового коридорчика и остановился, чтобы обуться, как вдали послышалась чеканная гулкая поступь — словно в движение пришел гигантский метроном. «Патруль!» — сообразил Ильич, замерев на одной ноге.
Ах, как скверно! Что делать? Вперед было нельзя. Сбоку в любой момент могли объявиться Шери с Эхнатоном, закончившую свою возню с испорченным механизмом. Оставалось одно — отступить к камере Табии. Даже хорошо, что маг спит, можно спокойно переждать, пока обход завершится. Периодически оглядываясь и проверяя, нет ли хвоста, Ленин заспешил обратно с туфлями в руках, готовый в случае надобности пустить это самодеятельное метательное оружие в ход. В лаз он влетел уже как к себе домой и, вихрем проносясь по нему на четвереньках, мельком подумал, что благодаря этим вынужденным гимнастическим упражнениям незаметно вернул себе физическую форму времен брюссельской эмиграции.
Странное дело: из камеры Табии больше дымком не тянуло. Зато оттуда доносился самый неожиданный для погребальных мест звук — веселое журчание. Поэтому Ильич сначала осторожно просунул голову и только потом рискнул поставить на пол ногу в посеревшем от каменной пыли носке.
В помещении все разительно переменилось. Никакого дыма и в помине, наоборот, в комнате веяло прохладной свежестью, словно открыли невидимую форточку в незримый сад. Вавилонянин был уже на ногах, одет, опрятен, бодр и всецело поглощен странным занятием. С перекошенным от злости лицом маг стоял посреди помещения и справлял малую нужду на гигантскую — в полтора его роста — кучу зеленых банкнот, аккуратно перетянутых банковскими лентами. «Да это же доллары», — узнал Ленин.
— Я мочусь на тебя, зловонный хаваль! — хрипло шептал Табия, яростно поводя струей. — Пусть язвы проказы пристанут к тебе и твоему потомству навек. Пусть, усевшись однажды на дырявый ковер раздумий и засунув в свой поганый рот вонючие пальцы удивления, ты подавишься ими. Пусть все узнают, что ты сын не Ра, а ибн шармута. Пусть струпья…
Ильич демонстративно вздохнул, но Табия, занятый тем, где именно разместить ему струпья на теле врага, похоже, не услышал. «Чудит старик, — подумал Ильич. — Возраст все же сказывается. Это прескверно: хоть он и шут гороховый, но мог бы еще в нашем деле пригодиться».
Между тем Табия, так и не определившись со струпьями, в сердцах сплюнул и с неожиданной для его хилого тела силой пнул ногой денежную кучу. Ильич, прислонившись к стене, начал надевать туфли и маг обернулся на шорох.
— Ага, это ты, вождь! — торжествующе сказал он. — Хорошо, что ты вернулся. Я восстановил в уме старинный рецепт и собираюсь ответить главному шапи-кальби так, чтобы его перекосило в его смрадном саркофаге. Хочешь это видеть?
Ильич кивнул.
— Тогда садись и замри. Я буду вызывать демона паники.
— Паники? — недоуменно переспросил Ленин.
— Паники, — подтвердил Табия. — Власть шапи-кальби в мире живых держится на вере смертных в зеленые бумажки. Если пошатнуть эту веру, фараон не сможет больше влиять на тот мир.
Ленину объяснение показалось сплошной бессмыслицей, но он не стал переспрашивать, благоразумно решив сначала понаблюдать. Запахнув балахон, Табия подошел к куче долларов, взял несколько пачек, сложил их в стороне шалашиком и, щелкнув пальцами, высек несколько крупных искр. Одна из них упала на шалашик — и через секунду он уже пылал, радуя глаз праздничными желтыми, красными и синими всполохами. По камере разнесся запах жженной бумаги и типографской краски.
Вскоре процесс вызова демона прибрел неумолимую логику конвейра. Табия хватал из кучи новую пачку, срывал банковскую упаковку, прицельно плевал на долларовые купюры и с заклинаниями швырял в огонь. Заклинания эти ни разу не повторились: Табия то грассировал на европейский манер, то переходил на азиатские щебечущие звуки, то изъяснялся, словно араб, гортанно и отрывисто, то бормотал, точно скандинав, заунывно и длинно. Казалось, из уст халдея звучат фразы на всех языках мира.
Костер становился все выше. Ильич, завороженный огнем и голосом мага, впал в некое оцепенение. Ему грезились раскаленные бочки, пылающие бревна на улицах Питера, возле которых, безбожно матерясь и бесперебойно чадя махоркой, отогревались революционные матросы и красноармейцы в буденовках.
— Так приди же, ненасытный Доу-Джонс! — вдруг с силой выкрикнул Табия, бросив в костер щепоть чего-то на редкость едкого. — Приди, дабы я мог насытить тебя!
Пламя колыхнулось, и, льстиво лизнув ноги мага, взметнулось под самый потолок. По комнате прошла тяжелая волна силы. Воздух завибрировал, а затем будто загустел. Оробевшему Ильичу отчетливо послышался чей-то хриплый вздох, после которого с легким шипением (похожим на то, которое издает карбид, брошенный в воду) в пламени проступила гигантская, метра на три, фигура загадочной рептилии.
Ильича сковал многовековой, передавшийся от пращуров страх перед динозаврами. Он даже зажмурился от острого желания оказаться как можно дальше отсюда, в своем уютном московском саркофаге. Однако через пару секунд Ильич собрал волю в кулак и открыл один глаз, чтобы рассмотреть демона. Тем более что зрелище стоило того.
Больше всего тварь, покрытая липким вонючим потом, походила на разжиревшего крокодила с холодными, как у акулы, глазами. На голове его почему-то красовался цилиндр, в треугольных зубах была зажата сигара, а в складках обвисшей пупырчатой шеи угадывалась «бабочка». Стоя на мощных задних лапах, тварь дрожала на манер студня, то выпячивая, то вбирая в себя переливающееся радужное брюхо. Неожиданно она выплюнула сигару, рыгнула, обдав Табию пенообразной слюной, и рухнула плашмя на пол, с тем чтобы через секунду с рычанием вновь подняться на дыбы. На фоне вздыбленной фигуры демона крошка-маг смотрелся и вовсе карликом.
Ильич почувствовал, как фантомный мочевой пузырь вновь инстинктивно сжался от испуга.
— Не бойся, — не оборачиваясь, обронил Табия, почувствовав ленинский страх. — Доу-Джонс не нападет: он в моей власти.
Вавилонянин дружески похлопал демона по брюху и тут же принялся брезгливо вытирать ее о халат. Тварь, не вняв ласке, опять тяжело рухнула на пол.
— Не бойся, — повторил Табия. — Доу-Джонс всегда то падает, то поднимается. Это его привычное состояние. Но мы сделаем так, чтобы он поднялся нескоро. На! — Халдей взял пачку долларов и запихал ее в пасть распластавшегося на полу чудовища. — Ешь! Ешь досыта, ненасытный демон!
Тварь довольно заурчала и принялась с хрустом перемалывать купюры. Акульи глаза подернулись зеленой поволокой, а сквозь кожу проступили загадочные письмена. Прищурившись, Ильич попытался разобрать их смысл, но ничего не понял. «EUR» — отчетливо обозначилось на коже демона, за этими буквами стремительно побежал быстро меняющийся ряд цифр, «GBP» — и снова цифры, в которых было много нулей и запятых. Друг за другом проследовали таинственные надписи «RUR», «SEK», «AUD», «JPY», числа уже мелькали так быстро, что зрачок просто отказывался их фиксировать. И снова объявилось уже знакомое, но по-прежнему непонятное «EUR». Вавилонская чертовщина, — решил Ленин.