Когда цветут реки
Шрифт:
После этого все присутствующие, за исключением слуг, проходили мимо трона, и каждый становился на колено и опускал свой жезл перед "небесным великолепием". Церемония длилась долго.
Хун Сю-цюань был человек среднего роста и средних лет. Под его короной сверкали узкие, умные, подозрительные глаза.
Он не разговаривал. Становясь на молитву, он воздевал только руки к небу, а текст молитвы читал придворный. Затем начинался совет.
Рядом с троном скромно стоял молодой человек в длинном красном платье. Когда царю надо было высказать свою волю, он кивал молодому человеку, и тот оглашал заранее
Вскоре после падения Восточного и Северного Царей на одном из таких советов выступил молодой полководец Ли Сю-чен. Выступил он, сообразно своему званию, далеко не первым, но речь его была необычна.
Прежде всего, он почти не упоминал о небесном отце и старшем брате, не приводил цитат из библии и воззваний Небесного Царя. Говорил он короткими и энергичными фразами, громко, отчетливо, глядя прямо на царя.
Он достал и развернул найденную в храме бумагу с фальшивой печатью царя тайпинов и прочитал ее с начала до конца. Он добавил, что такие воззвания можно найти в столице и в армии и что внутри тайпинского лагеря существуют темные силы дьяволов, которые стараются нарушить единство людей в Государстве Великого Благоденствия и действуют не только в столице, но и во дворце. Для того, чтобы так искусно подделать эту бумагу и ее печать, надо быть человеком, близким к "Священной Небесной Двери".
Хун Сю-цюань нахмурился и спросил, кого именно подозревает адъютант-помощник.
Ли Сю-чен ответил, что у него нет личных подозрений и его беспокоит другое: нравы и порядки в столице государства. Ибо измена может свить свое гнездо только среди людей равнодушных и пресыщенных — среди чиновников, которые обогащаются за счет народа и берут взятки; среди их родственников, носящих титулы и звания; среди ученых, которые замкнулись в стенах дворцов…
Ли Сю-чен говорил об уничтожении общественных запасов риса, о новых поборах в деревне. Он говорил о рекрутах, которые идут в армию, чтобы освободить себя и страну от гнета и голода. Он говорил, что народ ждет доброй воли государя. Говорил долго и убежденно, не так, как полагается говорить придворному, да он и не был придворным. Последние восемь лет его жизни прошли в боях.
Небесный Царь никогда не перебивал ораторов. Он слушал, и только борода его неодобрительно покачивалась.
Военачальники и министры застыли на своих местах, точно каменные истуканы.
Ли Сю-чен оборвал свою речь неожиданно. Взгляд его скользнул по шелковым драпировкам, красному платью Мын Дэ-эня, по пышным мантиям и жезлам присутствующих. Он замолчал и низко поклонился, что означало конец речи.
Хун Сю-цюань посмотрел на Мын Дэ-эня и опустил глаза. Мын посмотрел на одного из царских секретарей и также опустил глаза. Секретарь, высокий, худощавый ученый, с поклоном поднес Мыну какую-то бумагу. Мын передал бумагу чтецу, а тот прочитал ее вслух.
Это было письмо предателя Ли Чжао-шоу, бывшего тайпинского генерала, сдавшегося в плен цинским войскам. Письмо было адресовано Ли Сю-чену. Предатель убеждал Ли Сю-чена сложить оружие и перейти к маньчжурам. От имени министров пекинского двора предатель обещал Ли Сю-чену высокий пост в цинской армии и "полное прощение его преступлений".
Известно
Да, я получил это письмо, — отвечал Ли Сю-чен, пристально глядя на Небесного Царя.
Ответил ли адъютант-помощник Ли письменно или устно?
Нет, — сказал Ли Сю-чен, — я не отвечаю на письма предателей.
Что сделал адъютант-помощник Ли с письмом?
Я порвал его, — ответил Ли Сю-чен, — ибо мною овладел порыв гнева.
Следовало бы повергнуть письмо к стопам "Небесного Великолепия", — сухо заметил Мын. — Но, к счастью, имеется копия. Имел ли адъютант-помощник Ли намерение сложить оружие перед дьяволами и их наемниками?
Ли Сю-чен сделал резкое движение, но его остановил неподвижный взгляд Хун Сю-цюаня.
Кто задает мне этот вопрос? — спросил молодой полководец, едва овладев собой.
Его задает государь, — ответил Мын.
Небесный Владыка знает мои дела с тех пор, как я вступил в ряды Небесной Армии. Можно ли подозревать в измене человека, который пришел к царю с гуандунскими земледельцами из "Общества Богопоклонников" восемь лет назад? Есть ли для этого причины?
Молчание долго царило в зале суда. Мын Дэ-энь смотрел на царя, ожидая знака подойти, но царь сидел, погруженный в раздумье.
И вдруг послышался его голос, давно уже никем не слышанный на советах. Голос этот был резкий, пронзительный.
— Мы выслушали нашего адъютанта-помощника Ли. Поистине плох тот военачальник, который стремится все объяснить на свете. Мы никогда этого не делали. Мы всегда обращались к всевышнему отцу и старшему брату, прося их просветить нас и объявить свою волю. Наш адъютант-помощник сомневается в полезности наших поступков. Значит, он сомневается в истинной воле всевышнего. Хорошо ли это? Нет, нехорошо. Можно ли после этого носить высокое звание? Нет, нельзя. Мы снимаем с нашего адъютанта-помощника Ли его звание. Но, памятуя о его славных боевых подвигах, мы повелеваем ему отправиться в армию и вести ее в бой, повинуясь нашим указам. Такова наша воля, а она есть воля небес.
Хун Сю-цюань замолчал и встал. Встали и все присутствующие.
Мын Дэ-эню достаточно было взгляда владыки, чтобы понять, что надо делать. "Внимание и повиновение!" — возгласил он и сделал знак придворному чтецу, который знал наизусть все молитвы.
Раздался протяжный голос чтеца, присутствующие сложили руки на груди. ААолитва была прочитана, грянули литавры и флейты. Небесный Царь отбыл в свои покои.
Когда все разошлись, Мын Дэ-энь знаком подозвал к себе своего секретаря.
— Государь милостив, — сказал царский любимец вполголоса, — но за Ли Сю-ченом надо установить наблюдение.
Секретарь покорно склонил голову.
Он храбрый и искусный военачальник, — продолжал Мы Дэ-энь, — но он ведет войну так, как считает нужным, а не так, как угодно государю. Я не раз слышал, как он называл своих солдат "мои воины", точно это его личная дружина, а не воины Небесного Государства.
Я почтительно докладывал об этом уже давно, — сказал секретарь, — еще в то время, когда дерзнул повергнуть к порогу "Священной Небесной Двери" копию письма, изобличающего Ли Сю-чена. Должен ли я заготовить текст царского указа об его разжаловании?