Когда ее не стало
Шрифт:
Сергей вскочил с кресла, опрокинув стакан с молоком на пол.
Через полчаса он уже метался по поляне и звал жену. Она вышла из-за деревьев. Не киношная, а настоящая – и живая. Они бросились друг к другу в объятия, которые было невозможно разорвать никакими силами.
Визгунов заскочил в управление на несколько минут – отдать необходимые распоряжения и взять нужные документы. В его приемной сидели двое. Мужчина средних лет и женщина. По дорогой престижной одежде можно было понять, что эти люди по пустякам свое время не разбазаривают.
– Господа из Москвы, – шепнула секретарша. – С самого утра вас ждут.
Визгунов, заменяющий начальника управления, не мог пройти мимо.
– У вас срочный вопрос? –
– Срочнее не бывает, – посетители встали.
– Ну что ж, пройдемте в мой кабинет. К сожалению, я не могу уделить вам много времени. Сегодня неприемный день.
– Понимаю, – сказал мужчина, – мы и не собирались вас беспокоить. Мы хотели поговорить с мэром. А тут у вас своя трагедия. Наш визит вынужденный.
– Хорошо. Представьтесь и изложите суть вопроса.
Визгунов усадил гостей у окна, в кресла, стоявшие вокруг журнального столика. Здесь он проводил неофициальные беседы.
– Я генеральный директор компании «Бор». Мы занимаемся деревопромышленностью, целлюлозой и бумагой. Меня зовут Иннокентий Гаврилович Кистинский. Со мной моя жена Вера. В вашем городе пропала наша дочь Ульяна. Все звали ее Улей.
– И давно пропала?
– Месяц назад.
– И вы не подавали заявления в полицию?
– Нет. Последний раз я разговаривала с дочкой две недели назад, – ответила супруга предпринимателя. – Она звонила из больницы, ждала очереди на операцию. Перед операцией ей проводили комплексное лечение. Веселая была, смеялась.
– Я понял, – кивнул Визгунов, – Скажите, а что, в Москве не хватает больниц? Чем наши отличаются от столичных?
– Сейчас я готов посвятить вас в некоторые тонкости, – сказал предприниматель. – При жизни мэра не рискнул бы. Речь идет не о простой операции, а о пересадке органов. Дочка таких подробностей не знала. Она с детства очень болезненная. Последние исследования показали, что процесс развития болезни необратим. Ей была нужна срочная пересадка поджелудочной железы и почек. Но в Москве такой центр только один. О том, какие там очереди, и говорить не приходится. Кроме того, требовался донор с полной совместимостью. Положение сложилось тупиковое. Я обратился к одному знакомому, которому сделали сложную операцию по пересадке печени. Очень редкий случай. Но откуда-то из-за границы он вернулся новым человеком, а уезжал полутрупом. Я рассказал ему свою историю. Тогда он спросил меня: «Сколько ты готов заплатить?» Я ответил: «Деньги значения не имеют». Он ничего мне не обещал, а лишь попросил принести копию истории болезни Ули и все результаты ее анализов. Я принес. Через неделю он дал мне ответ. Операция возможна. Стоимость двадцать миллионов долларов. Это даже по западным меркам очень дорого, но я согласился. Тогда мой знакомый сказал, что такие операции делают в России. Гарантия успеха – сто процентов. В больницу пациентов принимают только по рекомендации. Он получил рекомендацию от другого пациента, которому удачно сделали операцию. И так по цепочке. Конечно, вы понимаете, что на подобный риск идут люди в критическом состоянии и с очень толстым кошельком. Но покойнику деньги не нужны. Никто не станет торговаться, стоя одной ногой в могиле.
– В какой больнице лежала ваша дочь? – спросил Визгунов, делая пометки в блокноте.
– За ней приехали. Обычный молодой человек на своей машине. Адреса не назвал. Сказал просто: «Ваша дочь вам позвонит, после чего вы перечислите деньги. Без предварительной оплаты врачи за операцию не возьмутся. С тех пор прошел месяц. Первые две недели Уля звонила. Ей все нравилось. На вопрос, где она, наша девочка не отвечала. Похоже, ей разрешали звонить только в присутствии врачей. Номер мобильного телефона тоже не определялся. Две недели назад она замолкла. Мы устали ждать. Я опять обратился к рекомендателю. Он тоже напугался и раскрыл мне секрет, назвав город и имя мэра. Его тоже привезли сюда на машине. С ним разговаривал сам мэр. Потом пришел врач, сделал ему укол, и он заснул. Очнулся в палате. Лежал там неделю. В какой больнице, не знает.
– Сколько лет Ульяне?
– Двадцать пять. Боюсь, что двадцать шесть ей уже никогда не исполнится, – добавила мать. – Чутье подсказывает.
Визгунов убрал блокнот.
– Сделаю все, что в моих силах. Но вы должны мне помочь. Речь, видимо, идет о серьезном преступлении.
– Что же мы можем? – спросил Кистинский.
– Вашего рекомендателя тоже ведь кто-то рекомендовал. Надо отмотать клубок к началу. Каждый знает предыдущего больного. Вы, люди бизнеса, умеете договариваться.
– Сделаю все, что смогу, – кивнул предприниматель.
– Когда вы направили сюда медицинские документы дочери? Те, что у вас просил ваш приятель?
– В феврале. А приехали они за Улей только в середине апреля. Мы же понимаем, что надо найти донора.
– А еще вы должны понимать, что если у живого донора забрать обе почки и поджелудочную железу, то он умрет. Но кто же думает о таких мелочах, когда речь идет о двадцати миллионах. Будем поддерживать связь. Сейчас ваши показания запишут.
Визгунов вышел из кабинета, оставив супругов у себя. Проходя мимо секретарши, коротко бросил:
– Мне нужны списки всех пропавших с полными данными. Немедленно! За весь год. Вызовите дознавателя, пусть запротоколирует показания потерпевших.
– За год? Немедленно? – пробурчала женщина. – Сумасшедший!
Врачей брали прямо из больниц без предупреждения. Заходили, предъявляли удостоверения и уводили. Мотивировали тем, будто срочно нужна их помощь. В список попал известный «потрошитель» Жора Мясоедов из третьего морга по кличке Мясник. Но какой помощи можно ожидать от патологоанатома?
Врачей привозили из разных районов и различных больниц. Общим было лишь то, что все работали хирургами. Их доставили в крематорий, где в помощи уж точно никто не нуждался. Одно из внутренних помещений оборудовали под операционную. Вместо привычного стола установили помост для гробов. Собралось семь специалистов высокого класса. Перед ними с коротким словом выступил майор Балабанов.
– Уважаемые доктора, – начал он извиняющимся тоном. – Сегодняшний день в интересах закона вы должны провести здесь. Будете делать повторное вскрытие некоторых умерших. Первоочередной задачей является установление диагноза, объясняющего причину смерти. На сегодняшний день вам предстоит вскрыть около восьми трупов. Интервал доставки – один покойник в час. С учетом напряженного графика разделитесь на две бригады. Одна работает, вторая отдыхает. Большего я вам рассказать не могу.
Возражение последовало только от хирурга Гельфанда из онкоцентра.
– Я вряд ли сумею вам помочь. Мне сегодня должны проверять глазное яблоко. Окулист закапал мне в глаза атропин. Я наполовину ослеп. Прошу меня освободить.
Балабанов возражать не стал и отпустил врача. Тут к нему подошел оперативник и шепнул:
– Первая ласточка прилетела. Катафалк из института. Артистка в похоронной бригаде.
Все полицейские переоделись в штатское. За шторками пятого зала покойника уже ждали четверо оперативников. Им предстояло снять гроб с конвейера и отнести в экспериментальную операционную, где врачи уже готовили инструменты.