Когда гаснут звезды
Шрифт:
Если бы моя мать могла продать меня и иметь десять внуков к двадцати двум годам, она бы так и сделала.
– Да, еще один.
– Я спешу в столовую, подальше от ее любопытных вопросов и гордых взглядов.
Я еще не была уверена, хочу ли представить Пакстона родителям, но, когда я упомянула о шаббатнем ужине, он навострил уши. Он был настолько безумен, что хотел получить приглашение, и изводил меня до тех пор, пока я неохотно не согласилась, что он тоже может присоединиться к нам.
Хорошо, что у меня есть чувство
– Кто этот молодой человек?
– Мама практически набрасывается на меня, когда я накрываю на стол.
Часть меня хочет похвастаться, но ребенок во мне желает утаить от мамы факты просто потому, что это забавно наблюдать, как она извивается.
– Ты собираешься встретиться с ним через двадцать минут, неужели ты не можешь просто подождать?
Она останавливается, сжимая в руках золотое ожерелье с еврейской звездой, которое она всегда носит.
– Деми Рейчел Розен. Я ждала этого момента целых тридцать лет. Ты не будешь держать меня в напряжении ни на минуту дольше.
Как я уже сказала, вёдра вины.
Я даю им единственную информацию, о которой, я знаю, они будут допрашивать Пакстон.
– Я скажу вот что... он не еврей.
Моя мать говорит:
– Ой-ёй-ёй.
– В то же самое время мой отец высовывает голову и требует:
– Что?
– Он не еврей. И не надо так злиться, лучше пусть я буду счастлива, чем не замужем.
– Я знаю, что это чистая правда.
Мои родители смотрят на меня, их взгляды неодобрительны, но я также понимаю, что они понимают мои доводы.
– Пока он мужчина, я дам ему шанс.
– Моя мать наклоняет голову, а отец молчит.
Он давно научился не возражать маме. Даже если она была не права, объяснить «почему» требовало больше усилий, чем просто промолчать.
Через двадцать минут, точно в назначенное время, появляется Пакстон с цветами в одной руке и коробкой из булочной в другой. Он вручает их моей матери, которая крепко обнимает его, и я сразу же понимаю, что он продан ей.
– О, смотри, Баббала, он принес ругелах!
– Я вижу, что она уже в восторге от него.
Когда мама отворачивается, Пакстон произносит прозвище в мой адрес и поднимает бровь. Почему я знаю, что позже он будет дразнить меня за это?
Мама присоединяется к папе в столовой, и Пакс пользуется моментом, чтобы украдкой поцеловать меня. Теперь, когда я дала ему добро, он не перестает меня целовать. И я не жалуюсь, этот человек может выиграть кубок Ломбарди за поцелуи.
Мы все садимся ужинать, и папа сразу же начинает:
– Погоди-ка, ты тот самый футболист...
Пакс усмехается, глядя на меня.
– Теперь я вижу, откуда у тебя такая любовь к спорту.
Это правда, моя семья никогда не увлекалась организованными спортивными мероприятиями. Не знаю, почему, но мои родители никогда не придавали значения одержимости
– Ты играешь в футбол? Как мило!
– Моя мама хлопает ресницами, и вся критика по поводу того, что он не еврей, всерьез относится к Элайдже.
– Либо так, либо я бегаю по полю и пытаюсь поймать мяч, как пятилетний ребенок. Моя профессия в основном для мальчиков-переростков, которые так и не выросли.
– У тебя есть наглость, парень. Я дам тебе это.
– Отец стоит со своим бокалом вина, тянется, чтобы налить еще, и хлопает Пакстона по спине, ухмыляясь.
Я качаю головой и закрываю свое лицо руками. Только мой отец мог сказать ведущему игроку в НФЛ, что у него есть наглость.
По правде говоря, моему отцу было все равно, чем занимается человек, с которым я встречаюсь, или сколько денег он зарабатывает. Пока они относились ко мне с уважением, он был не против. Папа всегда давал это понять, не то чтобы я приводила много парней к своим родителям.
Остаток ужина проходит спокойно, мои родители следят за каждым словом Пакса, а моя мама всем выговаривает:
– Ешь больше. Ешь!
– Деми, я бы хотела, чтобы ты почаще убирала волосы назад, мне так нравится.
– Аарон, не ешь слишком много красного мяса, ты же знаешь, что оно делает с твоим желудком.
Единственный, кого она не укоряла, был мужчина, который, казалось, украл все наши сердца. Когда пришло время уходить, мама крепко обняла меня.
– Я просто в восторге, я так счастлива. Mazel tov, милая, - шепчет мама мне на ухо, целуя меня на прощание.
Дело в том, что я тоже счастлива. Прошло много времени с тех пор, как мужчина заставлял меня так нервничать или так горячо желать его.
Если подумать, Пакстон был единственным парнем, который когда-либо вызывал у меня подобные чувства.
– Ты мне нравишься, даже если ты шейгец.
– Папа пожимает руку Пакса, пока он вместе с мамой идут к выходу.
– Я достану вам билеты на игру на следующей неделе, чтобы вы могли посмотреть, как выглядит футбол.
– Пакс добродушно улыбается.
Они, наконец, уходят, и без их подковырок и подначек становится тоскливо тихо.
– Они чертовски крутые.
– Он обнимает меня и прижимается губами к моему лбу.
– Спасибо, что позволила мне снова стать частью семьи.
Я просто прижимаюсь к нему, наслаждаясь ощущением его тепла и силы вокруг меня. Я не говорю этого, но я не позволяла ему быть частью моей семьи. Пакстон становился ее частью, слишком быстро для моего сердца.
Страх охватил меня, и все же я не хотела отпускать его. Я не хотела, чтобы он возвращался домой, я хотела, чтобы он остался здесь. Неопределенность окружала меня, и стены, которыми тщательно защищала свое сердце после него, не знали, укрепиться им или пасть.