Когда гаснут звезды
Шрифт:
Я улыбаюсь, в этой ситуации сексуальное напряжение значительно меньше, чем было ранее.
– Ты просто очень хочешь меня поцеловать, да?
– Да, - немедленно отвечает он.
Мне приходится рассмеяться.
– Откуда ты вообще знаешь, что это будет хорошо?
Пакс поднимает бровь.
– Думаю, у нас было достаточно практики, чтобы я точно имел представление, насколько будет эффектно.
Я отступаю от него, Пакстон убирает руку от моего лица. Мне не хватает тепла его пальцев.
– Ладно, хорошо, думаю,
– А теперь перестань дразнить меня и ешь свой итальянский лед, - шутит он.
– Не будь таким занудой, - парирую я.
– Итак, раз уж мы с тобой встретились, скажи мне, какое самое захватывающее приключение ты пережила?
– Пакс полностью меняет тему.
– Ловкач, пытающийся отодвинуться от неуклюжего сексуального розового слона в комнате, - говорю настолько серьезно, насколько могу.
– Но я шучу. В прошлом году ездила в Израиль с родителями на Рош Ха-Шана. Это было невероятно. Имею в виду, я бывала там и раньше, это мое любимое место на земле, но побывать во время святых дней было... у меня даже нет слов.
Кажется, Пакстон искренне заинтересован в том, что я говорю.
– Я никогда не был там, но слышал, что это потрясающе. Я бы с удовольствием поплавал в Мертвом море. Или это ловушка для туристов?
Я хихикаю.
– Так и есть, это ловушка для туристов, но совершенно классная ловушка. После грязи кожа чувствует себя потрясающе, а в воде буквально невозможно сидеть. Трудно поставить ноги на морское дно, настолько плавучим является человеческое тело в этой воде. Ты чувствуешь себя... невесомым. Некоторые люди думают, что это шутка, но я нахожу это... свободным. Когда я приехала, прошла несколько миль по пляжу до места, где почти никого не было, и плавала около часа.
Мы сидим на скамейке, наши угощения почти закончились.
– Звучит очень расслабляюще.
– Лучше, чем все спа-процедуры, которые я когда-либо проходила. Но дело не только в этом, израильтяне смотрят на жизнь совсем иначе, чем мы. Ужины длятся часами, иногда днями. Они веселы и праздничны, но в священные дни очень серьезны. Это просто... другой мир. И я люблю быть частью этого мира так часто, как только могу.
– Пакс кивает, и мне хочется узнать, чем он занимался.
– А как насчет тебя? Много поездок в Вегас и ярких ночных клубов?
Он хмурится больше на себя, чем на меня.
– Не-а. Мое лучшее приключение, если это вообще можно так назвать, было два года назад, когда мы с братом сняли дом на озере Мичиган на три недели в межсезонье. Мы просто рыбачили, жгли костры на заднем дворе, слушали кантри-музыку, пили пиво. Был полный пижонский праздник в глуши, и это было лучшее время в моей жизни.
Я была удивлена. Думала, что он скажет про Монако или Канкун. Но вместо этого Пакс рассказал о совместной поездке с братом, которая звучала так же скромно, как церковная мышь.
– Звучит здорово, очень расслабляюще... но гораздо
Он кивает, и я смотрю на солнце, садящийся за горизонт.
– Ну, тебе еще многое предстоит узнать обо мне. Мне понравилась эта поездка, потому что я был с семьей, и все было просто. Никакой прессы, никаких ожиданий, никаких модных костюмов или необходимости быть нарасхват. Теперь, когда на горизонте маячит выход на пенсию, именно этого я жду больше всего.
– Выход на пенсию? Ты так молод.
– Я озадачена.
Пакстон улыбается.
– Мне нравится, что ты до сих пор ничего не знаешь о спорте. В любом случае, я - вчерашняя новость. В глазах лиги я уже старик. И уж точно не собираюсь быть одним из тех спортсменов, который продолжает работать, хотя все прекрасно знают, что он давно выдохся. Так что это мой последний год. Но не говори об этом прессе, а то они накинутся на меня, как белые на рис.
Я делаю вид, что закрываю губы и выбрасываю ключ.
– Я ничего не скажу. И никому не скажу, сколько банальных метафор ты используешь.
Пакс закатывает глаза, но его полные губы подрагивают.
– Итак, это все, да? И что дальше? Не похоже, что тебе когда-нибудь снова придется работать. И я говорю это не для того, чтобы узнать, сколько ты зарабатываешь, я знаю, ты мог позволить себе пожертвовать полмиллиона долларов на отделение химиотерапии Райана в детской больнице.
– Да, я знала о его пожертвовании. Мать Райана позвонила мне, чтобы поблагодарить за то, что я ввела Пакса в их жизнь, и рассказала мне, что он сделал для больницы, в которой ее сын проходил лечение. Сделал это без лишних слов для моей компании, СМИ или кого-либо еще. Это была настоящая отдача, и одна из причин, почему я дала ему второй шанс.
Пакстон проигнорировал мой комментарий, решив даже не хвастаться своим поступком.
– Я не знаю, что мне делать. Так долго моя жизнь была «вперед, вперед, вперед». Следующая тренировка, следующая игра, следующий сезон. Я морил себя голодом, налегал на протеин, доводил мышцы до предела, давал интервью, пока мои щеки не болели от фальшивых улыбок. Честно говоря, думаю, что буду просто счастлив побыть наедине с собой.
Я киваю, потому что понимаю это.
– Уединение - это мое любимое время. Надеюсь, ты сможешь найти его после того, как закончится этот сезон.
– Ну, я не говорил, что хочу быть совершенно один.
– Рискованным движением, не спрашивая, Пакс переплетает свои пальцы с моими, когда мы возвращаемся к парковке, граничащей с парком.
– Я думала, ты собирался спросить моего разрешения.
– Но я не отдергиваю руку.
Он пожимает плечами, и его пальцы в моих пальцах кажутся мне лучшей вещью в мире в этот момент.
– Если бы я не подтолкнул тебя немного, то застрял бы во френд-зоне на следующие сколько угодно лет, а у меня нет столько времени.