Когда гаснут звезды
Шрифт:
Я устроился на своей крыше, позволяя ночному небу успокоить мои нервы. Чувствовал, что между нами назревает буря. Старый Пакстон оставил бы это в покое, предпочитая игнорировать и избегать. Но нынешний я знал, что должен встретиться с этим лицом к лицу.
– Эй, незнакомец.
– Я пересекаю внутренний дворик на крыше, когда слышу, как распахивается дверь.
Я написал Деми инструкции, как сюда подняться, потому что хотел показать ей это. Может быть, это расслабит ее, может быть, я смогу использовать все в своих интересах.
– Привет. Здесь красиво.
– Она позволяет мне поцеловать ее в щеку, но
– Знаю, это половина причины, по которой я арендовал это место. Смотри, вон там виден маленький ковш.
– Я обхватываю ее плечо и ладонью легонько подталкиваю подбородок, чтобы она посмотрела в нужную область неба.
– О, как хорошо.
– Она застывает в моих объятиях.
– Деми...
– Я стараюсь не говорить это строго, но ничего не могу с собой поделать. Меня раздражает, что она отстраняется от меня.
Деми вырывается из моих объятий, и я раздраженно хмыкаю.
– Я знаю, что ты избегаешь меня. Мы собираемся поговорить об этом, или ты собираешься вести себя, как ребенок?
– Моя вспыльчивость берет верх.
– Ха! Я? Вести себя, как ребенок? Это забавно, Пакстон, - насмехается она.
– Да, ты бросаешь мое прошлое мне в лицо. Опять. Мы можем поговорить об этом, как взрослые? Или ты собираешься уклоняться от моих телефонных звонков?
– Мне следует замять эту тему, но я не могу.
– Тогда давай поговорим об этом.
– Она топает ногой, и мне приходится сдерживать улыбку.
Даже в раздраженном, взвинченном состоянии Деми просто великолепна.
– Ты все еще не открыта для меня. Как бы я ни старался, я вижу это. Все твои стены все еще подняты, ты не даешь мне реальный шанс.
– Я указываю на нее, обвиняя ее.
Деми издает страдальческий звук и вскидывает руки вверх.
– И почему ты так думаешь, Пакстон? Да ладно, это же не ракетостроение! То, что ты сделал со мной, было психологической войной. Ты исказил мой разум, мучил мое сердце. Два года ты вел меня за собой. Я чувствовала себя мышью, гонящейся за куском сыра, который ей никогда не достанется. Ты тоже это знал, вызывая меня ночь за ночью. Ты знал, что никогда не пойдешь на большее, и все же я прибегала, когда ты манил пальцем. Это жестокое и необычное наказание. Так что прости, что не могу забыть об этом, если я вообще когда-нибудь смогу забыть. Человек всегда помнит, как его сердце разбирают на части.
Мне больно потому, что я ничего не могу сделать, чтобы вернуться назад и забрать всю ту боль, которую причинил ей. Но, видимо, ничего из того, что я сделал за последние несколько месяцев, совсем не помогло. Хочу подойти к Деми, прикоснуться к ней, но я сдерживаюсь.
– Признаю, что тогда я был ужасным человеком для тебя. Я был наглым, эгоистичным, жестоким засранцем, зная, какую власть имел над тобой, и все равно решил тебя использовать. Но, Деми, ты знаешь, через что мне пришлось пройти. Как потеря родителей изменила меня. Как это заставило меня понять, что жизнь - это не просто забавы и игры, что для того, чтобы она что-то значила, нужно окружать себя людьми, которые имеют значение.
Деми идет по крыше, не глядя на меня. Ее каштановые волосы блестят в лучах заходящего солнца, а ее стройные плечи дрожат от прохлады, которую приносят сумерки.
– Я понимаю это, Пакстон. Но ты также должен понимать, что человек
– Деми поворачивается, ее взгляд насторожен.
– Ты знаешь, что я была помолвлена? Около четырех лет назад мой парень попросил меня выйти за него замуж, и я согласилась. Только... я даже не смогла забронировать место на свадьбу. Кольцо было на моем пальце меньше месяца, прежде чем я его сняла. Я знала, что он не тот, кто мне нужен, но пыталась навязать счастье, потому что думала, что если буду уговаривать себя, то оно станет реальностью.
Злость на себя рикошетом бьет по моим костям. Ревность, что она носила кольцо другого мужчины, подобна стреле в моем сердце.
– Потому что в глубине души ты знаешь, что у тебя все еще есть чувства ко мне. Это может быть отвратительно, но это правда. И я схожу с ума, пытаясь доказать, что теперь достоин тебя. Может, я и не говорил этого тогда, но я без ума от тебя, Деми. Я был гребаным идиотом, невежественным спортсменом из колледжа с эго размером с Техас. Мне понадобилось много времени, чтобы расставить свои приоритеты. И они нацелены прямо на тебя. Я не понимал, что это ты сбежала, пока не стало чертовски поздно.
С ее губ срывается рыдание, но она поднимает руку, останавливая меня, когда я пытаюсь ее утешить. Вот мы здесь, два сломленных человека, стоящие под самым прекрасным ночным небом. Насколько разочарованы во мне мои родители, если они там, наверху, слушают?
– Думаю, мне пора домой.
– Деми движется к лестнице.
Я подхожу к ней, кладу руку на ее локоть.
– Я думаю, ты должна остаться. Даже если ты не хочешь говорить, уже поздно. Оставайся. Я буду спать на диване, в комнате для гостей... где хочешь. Просто оставайся.
Мы застываем в нерешительности, когда все, чего я хочу, это поцеловать ее.
– Обещаю, Деми, я ничего не буду предпринимать. Я просто... хочу быть в том же месте, что и ты.
– Я буду сожалеть об этом, не так ли? Черт возьми, прекрасно... но я запру дверь.
– Она двигается к лестнице, которая ведет обратно в мою квартиру.
ГЛАВА 26
ДЕМИ
Запах свежесваренного кофе наполняет воздух, когда я выхожу из гостевой комнаты Пакстона.
У меня слюнки текут, понимаю, что я как одна из тех собак Павлова. Если Пакстон - моя слабость, то кофе - мой наркотик. Я из тех людей, которые могут выпить целый кофейник и заснуть. Моя толерантность настолько высока, что теперь я пью его черным, а горький осадок наполняет мои вены, когда добираюсь до дна чашки.
В течение двух месяцев с тех пор, как мы начали встречаться... снова, я отказывалась приходить сюда. Назовите это посттравматическим стрессовым расстройством после всех поздних ночных свиданий в колледже, когда я одна шла через темный кампус к его грязному, заполненному поклонницами, дому.