Когда горит трава
Шрифт:
— Джалла, сын мой!
Джалла пристально смотрел на старика, и ему казалось, что он видит сон.
— Отец!
— Лах, лах, лах! — бормотал отец в объятиях сына.
Отец и сын стали центром внимания. Вокруг них собралась толпа, всегда бесстыдно жаждущая поглазеть на проявление чувств. Девушки заламывали руки в сладкой печали и умилялись отцовским радостям.
— Не удивительно, что он так выспрашивал о нём, — сказала одна из них. — Это тот старик, которого мы встретили у реки? Я сразу поняла,
Джалла обернулся к ним и с гордостью сказал:
— Это мой отец.
— Айя! Бедный старик! Он целый день на ногах!
Джалла и отец смотрели друг на друга и обменивались тысячами невысказанных мыслей. Наконец, Джалла сказал:
— Пора возвращаться на стоянку. Это много миль отсюда, но моя лошадь довезёт нас обоих. А скот домой пригонят мои парни.
Сопровождаемый Джаллой, Сансай обошёл базар. Он был полон народу. Люди самого разного достатка со всей саванны толпились здесь, ибо базарный день бывает раз в неделю.
Разноцветные английские гребешки лежали на прилавках бок о бок с кореньями и травами, обезьяньи зубы соседствовали с мясом, над которым носились рои мух. Ослики, коровы, циновки, шипящее на огне мясо; женщины, поставив на землю пустые тыквенные бутыли, жуют сахарный тростник. Повсюду прыгают ослики со спутанными передними ногами и подбирают губами кожуру сахарного тростника.
— Лах! — повторял Сансай.
Он гордился Джаллой, который не походил на мужчин фулани. И хотя в нём не было ничего от их стройности и женственности, он носил серьги. На нём была чистая белая рубаха и новые сандалии, потому что это был базарный день, или, может, потому, что он поглядывал на девушек. Он жевал цветок табака, и рот его был красен.
— Лах! — сказал старик.
— Как поживает Рикку, отец?
Рикку? — пробормотал Мей Сансай. — Этот маленький мошенник тоскует. Он бредит Фатиме, девушкой, которую мы выкупили из рабства.
Когда они добрались до стоянки Джаллы, было очень поздно. Сансай не мог рассмотреть в темноте ночи, что лежало за жёлтым кольцом пламени, но он слышал вой гиены в скалах и смутно различал очертания белых и коричневых зебу. Он разыскал циновку и распростёр на ней своё усталое тело.
— Большое у тебя стадо?
Джалла улыбнулся.
— Две сотни голов.
— Ты большой человек, Джалла.
— На всё воля Аллаха. Здесь у меня две сотни. Но знаешь, людям неохота платить налоги за всё, что у них есть.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Восемьсот голов у меня в других местах. — Он хитро подмигнул.
— Вай, вай!
В эту ночь Сансай спал, как убитый. Один день и одна ночь отделяли его от Докан Торо, но у него не было никакого желания возвращаться домой. Он стремился только вперёд, на юг.
Вскоре после восхода солнца Сансай сказал, что различает
— Они идут сюда, — сказал Сансай. — Это сборщик налога!
— Это Бодеджо. А с ним вчерашний лесничий.
— Что им нужно? Налог?
— Нет! — улыбнулся Джалла. — Подождём — увидим.
Бодеджо шёл большими шагами. Лесничий побежал по земляной насыпи. Он нашёл проход в зарослях боярышника, и через минуту оба они стояли посреди поляны. Мей Сансай слышал, что доктор хороший человек, и теперь, видя его перед собой, мог убедиться в этом.
Доктор Макинтайр был ростом чуть ли не в 6 футов 7 дюймов и улыбался, как мексиканец. Несмотря на загар, дыхание Англии, казалось, овевало его, и Сансай понял, что встретился с иной цивилизацией.
Бодеджо посмотрел на стадо Джаллы.
— Есть жалобы? — спросил он.
Чике перевёл.
— Нет, — ответил Джалла.
— Есть случаи чумы?
— Мой господин, с тех пор, как ты сделал уколы, никаких признаков болезни . — Он посмотрел на отца. — Кай! Эта болезнь! Она чуть не сожрала всё моё стадо.
Бодеджо пошёл осматривать лагерь Джаллы, а Чике задавал вопросы и что-то отмечал в блокноте. Он был загадкой для отца и сына. Такой же африканец, как они, он, в отличие от них, в своё время учился в школе и теперь мог говорить и писать по английски. Он ездил на мотоцикле и пользовался непонятными инструментами.
Бодеджо вернулся удовлетворённый. Он приветливо улыбнулся Джалле и велел сообщать о любых подозрительных заболеваниях. Вместе с Чике они пошли к автомобилю.
Восторженные чувства не покидали Мей Сансая.
— Джалла, ты самый замечательный из моих сыновей!
— Почему?
— Ты ещё спрашиваешь, почему? Сам Бодеджо заботится о тебе и о твоём стаде.
— Он добрый человек, — сказал Джалла. У него множество дел. Он лечит от сонной болезни, даёт дома бездомным, улаживает споры. Только...
— Тау! Что ты имеешь против него? Ах да, налог! С этим надо примириться. Ты молод, и в тебе бунтует кровь. Но ты не можешь убегать всю жизнь от налогов.
— Это так, отец.
Бодеджо и лесничий были уже у машины. Сансай видел, как они сели в неё. Машина медленно тронулась, и облако красной пыли опять повисло над дорогой.
— Уехали!
— Да. Впрочем, они ещё вернутся.
— Пойдём поищем что-нибудь поесть. Я голоден.
Когда они собирали хворост для костра, Сансай сказал: