Когда говорит море
Шрифт:
Сперва я даже не разобрала, что это такое, но подплыв ближе, узнала очертания затонувшего корабля. Он уже весь был покрыт ракушками и наростами, опутан водорослями и наполовину погрузился в морское дно. Судя по остаткам деревянного корпуса и ржавым обломкам оснастки, это была какая-то старая парусная посудина.
Охваченная любопытством, я решила исследовать находку. Сделав глубокий вдох, я поплыла вдоль покореженных переборок, вглядываясь внутрь через пробоины в обшивке.
В полумраке корабельных недр виднелись лишь смутные силуэты: обломки деревянных конструкций, сваленные в кучу бочки и разбросанные ящики с давно
Вокруг меня сомкнулся полумрак, нарушаемый лишь лучиками света, просачивавшимися сквозь щели. Передо мной открылась печальная картина разрушения. Внутренности корабля были забиты сваленными грудами бочек и ящиков, большинство из которых уже почти истлели или были разбиты. То тут, то там белели обглоданные рыбами кости, свидетели трагедии, разыгравшейся здесь много лет назад.
Я медленно проплывала между этими останками, разглядывая эти жуткие реликвии моря. Водная зыбь слегка шевелила обрывки курток и порванные лоскуты, некогда бывшие одеждой матросов. Вдруг мой взгляд упал на груду костей, по-видимому, человеческих. Нагромождение черепов и ребер, скалящихся оскаленными оголенными зубами, замерло в последней судороге агонии.
От этого зрелища по спине пробежал холодок. Я ощутила, как в горле встал ком. Передо мной была живая картина невыразимых мучений этих людей, скончавшихся столетия назад. Кем они были? Куда держали путь? Что стало причиной их гибели в глубинах океана? В тишине я словно слышала жуткие крики тонущих людей, их последние хрипы, оборвавшиеся в толще морской пучины.
В тот момент я вдруг осознала — это мы, сирены, созданы для того, чтобы приносить такие страдания обитателям иного мира. Скорее всего это дело плавников кого-то из моих Наставниц. Но сейчас, глядя на эти жалкие останки, я вдруг ощутила не торжество, а лишь скорбь и сострадание. Как могла природа быть столь безжалостной и обрекать разумных существ на такой кошмарный конец?
Глубокое чувство вины и жалости вдруг захлестнуло меня. Эти бедняги наверняка имели семьи, которые так и не узнали об их ужасной судьбе. Эти люди с далеких берегов погибли посреди моря так далеко от дома. В порыве эмоций я развернулась и поспешно выбралась из мрачного нутра разбитого корабля.
Я торопливо поплыла прочь, навсегда стремясь оставить это жуткое место позади. Вылетев на просторы океана, я жадно вдохнула полной грудью, словно только сейчас впервые за долгое время ощутила дыхание свободы. Мысленно я пообещала себе, что никогда не причиню вреда ни одному человеку, какой бы соблазнительной ни казалась такая месть. В этот день я окончательно утвердилась в мысли, что стану Отступницей, навсегда отринув традиции сирен. Что бы там ни говорили мне мои Наставницы…
…Лекция по навыкам коррозии закончилась, и я, прижав руки к груди, торопливо поплыла прочь из аудитории. В ушах все еще звучали слова Наставницы — холодные, безжалостные наставления о том, как следует разрушать металлические корпуса кораблей, преследовать моряков и сеять ужас в их сердцах. Я сжимала зубы, силясь не выдать своего истинного отношения к подобным «навыкам».
Уже не первый год меня мучили сомнения относительно того пути, на который наставляли нас наши преподаватели. Разве мы, сирены, не должны дарить людям очарование и красоту своих голосов? Зачем же обучать нас столь разрушительным заклинаниям?
Мои одногруппницы, кажется, вообще не испытывали подобных терзаний. Они жадно внимали каждому слову Наставницы, их глаза азартно блестели при упоминании новых способов утопления людских кораблей. Я же ловила на себе их подозрительные взгляды, будто мое лицо выдавало мои чувства. Поэтому на занятиях я старалась казаться сосредоточенной, покорно кивала и делала вид, что тоже жажду причинять боль невинным людям.
Покинув здание Академии, я сразу же поплыла к своим любимым скалам. Спрятавшись в их расщелинах, я наконец могла отбросить маску и позволить своим истинным чувствам вырваться наружу. Прижавшись лбом к прохладному камню, я дала волю слезам разочарования и одиночества. Почему я должна следовать навязанному извне пути, если внутренний голос так протестует против этого?
То, что преподаватели внушали нам с младенчества, начинало все больше смущать и пугать меня. Неужели мое истинное предназначение — сбивать корабли с курса, насылать шторма, лишать моряков разума? Разве не выше наше изначальное сиренье призвание — нести в мир гармонию, пробуждать в человеческих сердцах прекрасные порывы? Я отчаянно желала приникнуть к истокам нашей природы, туда, где сирены были музами и вдохновительницами для людей. Но это было так давно, за столетия до Великой войны и до потери нашим народом Атлантиды.
В тот вечер, уставшая от внутренней борьбы, я забылась тревожным сном, припав щекой прямо к подводной скале. И тут в полусне до меня донеслись странные, непривычные звуки — смех, визг чаек, плеск волн. Это были звуки мира людей, того самого мира, к которому так тянулась моя душа, отвергая путь разрушения. Свернувшись калачиком на мягком песчаном дне, я почувствовала, как меня постепенно окутывает сон.
Передо мной вдруг замелькали странные видения. Я оказалась в подводном тоннеле, уходящем вглубь скалы. Повсюду вспыхивали таинственные огоньки светящихся рыбок, мягко освещая путь. Я поплыла следом за их манящими голубыми всполохами, не зная, куда они меня ведут.
Внезапно впереди замаячил силуэт русалки. Я узнала ее — моя мать, Диана, когда-то изгнанная из города за ее непокорность законам. Она была одной из тех, кто осмелился пойти против традиций, вступив в связь с человеком. За это ее жестоко наказали, навеки выслав из родного Мармариса.
— Мама? — вырвалось у меня.
Диана резко обернулась, ее русалочий хвост взметнулся в водовороте песка. Мать выглядела такой же прекрасной, как я ее запомнила — с серебристыми локонами и глубоким взглядом изумрудно-зеленых глаз.
— Ариэль! — воскликнула она, протягивая ко мне руки. — Дитя мое, как же ты выросла!
Она попыталась приблизиться, но ее словно удерживала невидимая преграда, не позволяя коснуться меня.
— У меня мало времени, — с болью произнесла Диана. — Но я должна предупредить тебя…
Вдруг ее фигура начала расплываться, а голос — глохнуть, словно мы разделялись растущей невидимой стеной.
— О чем? О чем ты хочешь предупредить? — отчаянно закричала я, пытаясь расслышать ее слова сквозь нарастающий гул. Но речь матери стала смутным бормотанием, утопающим в шуме морского прибоя.