Когда Хранитель слеп
Шрифт:
– Потому что я пообещал помочь ей. С вами она чувствует себя некомфортно. Ваше отношение к ней унижает ее. Вы ведь не цените ее по достоинству. А я ценю. Здесь она нашла свой дом. И я открыл ей ее силу.
– Шутишь? С нами она была такой, какая она есть. Что ты ей наговорил?
– Только правду. Про вас ничего плохого, просто вы – часть ее прошлого, которое она оставила позади. Кажется, я это уже говорил…
– Мне нужно с ней поговорить! Слышишь? Пожалуйста, уговори ее, а?
Фалькон мысленно усмехнулся. Рыбка клюнула на наживку. Самый верный способ заставить спектакль двигаться по твоему сценарию – сыграть на слабостях электа. Какие же они
– Зачем тебе это? Я не держу тебя, Майя, продолжай свой путь. А она здесь нашла свой.
– Я никуда без нее не пойду. Я уверена, не здесь ее путь. Нельзя сбежать ни от себя, ни от прошлого. А если сбежишь, оно всегда будет точить тебя изнутри.
Фалькону от ее слов стало не по себе.
– Не знаю, о чем ты говоришь, – пробормотал он. – Но я отведу тебя к ней, мне это нетрудно.
«Знаешь, не так-то это просто – вернуться к прошлому», – горестно подумал он, почему-то мысленно обращаясь к Майе. Когда Фалькон вслед за ней вошел в ту комнату, его охватило такое странное волнение, что сердце заколотилось: все здесь казалось ему родным и знакомым... Фалькон понял, что эта комната хранит то, что он когда-то… выбросил из памяти. Выходит, что именно здесь он упрятал свою прошлую жизнь – ту, о которой упоминала Хартс… И она пугала его! Он не хотел об этом знать!
И сейчас еще больший страх накатил на него при мысли, что теперь та дверь открыта, и то, что за ней – зовет его... Зовет его собственный путь – тот, от которого он многие столетия успешно убегал. И все из-за этой беспечной девчонки... Насколько же ужасным должно быть его прошлое, если эта самая Луна решила избавиться от него, да еще и пол сменить? Для чего ему знать про забытые муки, когда у него есть эта всеобщая боль – боль всего гибнущего народа? Разве он мало страдает? Воспаленное подсознание, словно дикий зверь, так и поджидает момента, чтобы прорваться в его сознание, – это оно посылает в его сны образы несчастного Соула с его багрово зияющими глазницами, надрывным ржанием и порванными крыльями, в которые продеты звенья цепей… Крики, ненависть и кровь всех страждущих – вот, что он постоянно видит во сне. Нет, Фалькон не хочет знать, что таит его прошлое, ему это ни к чему… Совсем ни к чему об этом знать...
Но дверь-то теперь отперта – и это значит, что когда-нибудь, рано или поздно, ему придется заглянуть за нее…
2
«Падшая обитель» – так называлось место во Вране, куда Фэл привел Майю для встречи с Флер. Когда-то здесь был Вранский Турулл –академгородок, центром которого были храм и монастырь, где алькоры-Вершители проводили магические ритуалы, занимались медитацией и самопознанием. В Турулле находился знаменитый Лабиринт Зеркал, помогающий сохранять добрые нравы электов и направляющий всех, кто оступился, на путь истины. Там же в академии училась когда-то Луна. Только теперь она этого не помнит.
И вот сейчас развалины альма-матер стали обителью беспросветного мрака, пристанищем заблудших душ. Когда пришла
– Не бойся, я с тобой, – ободряюще сказал ей Фалькон. – Ты же сама этого хотела.
Майя, вздохнув, шагнула вниз. Шаг за шагом они спускались все ниже и ниже… Снизу доносились непонятные звуки: то ли стоны, то ли смех, то ли зловещий вой. Лестница привела к высоким темно-серым колоннам Монастыря. Когда-то они были белыми, но потемнели от времени, потрескались, заросли травой и мхом.
«Странно, – подумала Майя, вслушиваясь в трескотню полевых сверчков, – цикады поют, как летним вечером в Мэллоне… – Ведьма подняла голову и увидела ночное небо, непостижимое и манящее, сияющее миллионами бриллиантовых глаз. – Словно я не в Дрэйморе, где никогда нет солнца и вечный мрак… Но все равно, – поежилась Майя, – что-то зловещее витает в воздухе…».
И тут ведьма вздрогнула, заметив, как из-за ближней колонны, неуклюже шатаясь, вышло страшное существо.
– Это кичупы. Выглядят жутковато, но причинить вреда не способны, – заметил Фэл, – просто оттолкни или пни их, если встанут на пути. Они слепы, глухи и абсолютно беспомощны.
«Выглядят?» – девушка остолбенела от ужаса, когда поняла, что в монастырском саду разгуливало множество таких же электообразных тварей. Одних так скрючило и пригнуло к земле, что их головы касались колен, а других, наоборот, прогнуло в обратную сторону, словно из них вынули позвоночник. Их руки безжизненно волоклись по траве вслед за телами. Еще неприятнее стало девушке, когда она поняла, что стрекотание издавали не сверчки, а эти самые кичупы.
– Ну, вот мы и пришли, – проронил Фэл, чуть помедлив у огромных красно-коричневых дверей. Они вошли внутрь, и Майю тут же захлестнула волна смущения: место, в котором она оказалась, больше напоминало притон, нежели святую обитель.
Небольшой оркестрик грохотал музыкой из инструментов, которые Майя никогда раньше не видела. Они подошли близко к сцене. Музыканты с лукавством поглядывали на спутницу Фалькона. Один из них, лихо взмахнув смычком, опустил его на струны какого-то диковинного инструмента с голубовато-прозрачным корпусом – и тут же волосы Майи и Фалькона раздуло от невесть откуда взявшегося порыва ветра.
– Это лифамов альт. Он сделан из крыльев и волос лифамов – алькоров-ветров, живущих высоко в горах, – равнодушно пояснил Фалькон.
Девушка стала разглядывать разномастную толпу. Причудливо и откровенно одетые женщины были красивы и грациозны. Мускулистые мужчины с хищными взорами, казалось, были победительны во всем: не существовало для них преград, которые бы стояли на пути их желаний. Затянутые в кожу, шелка и бархат, увешанные тяжелыми украшениями, они упоенно что-то делали, не замечая ничего вокруг. Хаотичная масса была охвачена неистовой страстью. Приглядевшись, Майя заметила, что их игры далеко небезобидны. Она увидела, как полуобнаженные женщины танцуют на столах, постепенно сбрасывая одежду, а мужчины поливают их из бутылок с пенящимся напитком, размазывают на них пищу и алчно набрасываются, вгрызаясь в чужую плоть. Они резали друг друга ножами, кусали, царапали, облизывали, словно кровь ближнего была для них яством. Все это они делали в каком-то пламенном экстазе, в полузабытьи.