Когда людоед очнется
Шрифт:
— Так вот… кто-то пытался убить Брэда-Бернара.
— Когда? — спросила Лола.
— За две недели до убийства Лу Неккер.
— Что случилось?
— Здесь у каждого садовника свой инвентарь. Кто-то испортил страховочный трос Брэда-Бернара. К счастью, я его проверил. Иначе бы Брэд сорвался с каштана и сломал шею. Попадись мне сукин сын, который это сделал, я бы малость порасспросил его с помощью бензопилы…
— Если кто-то здесь подстроил ему такую пакость, он наверняка разнюхал и в какой гостинице живет Брэд, — продолжала Лола. —
— Гостиница искусств, улица Шан-де-Л'Алуетт. Вот все, что мне известно.
Голос звучал решительно. Время откровений истекло. Теперь Ману был не разговорчивей дубового пня. Поблагодарив его, они стали подниматься к улице Рей. Ингрид ждали ее клиенты. Лола собиралась, завернув сперва в монастырь Милосердия, пойти потолковать с обслугой гостиницы, и предложила встретиться на закате в парке.
— Зачем?
— Чтобы изучить методы друида и его помощников. Предупреждая твой вопрос, объясняю: друид — старый галльский колдун. Мастер зельеварения. У вас в Америке такого нет.
— Для колдуна Ману выглядел слишком искренним.
— А мне показалось, что он пытается усидеть сразу на двух стульях. Кое-чем он нам помог. А кое-что утаил.
— Ты думаешь?
— Доверься моему нюху старой ищейки. Он знает, под каким кустом собака зарыта.
— А почему под кустом?
— Нипочему, просто хорошо звучит. И вообще он садовник, черт побери. Постарайся понять!
— Из-за чего ты нервничаешь?
— Из-за жары и твоей въедливости.
— Тебя бы на мое место. Например, окажись мы в США…
— Кто это — мы?
— You and me. [20] Ты бы захлебнулась в потоке слов.
— Не представляю, с чего бы мне оказаться на том берегу Атлантики.
— Никогда не знаешь, что может случиться, Лола. Поверь мне.
— Я понимаю по-английски.
— Все думают, что понимают. Но существуют тонкости. Тонкости, которых не чувствуешь. Поверь мне, к вечеру иностранец с ног валится под грузом слов.
— Вот-вот, поэтому оставь их в покое и прекрати ко мне цепляться.
20
Ты и я (англ.).
— Видишь, все по новой. Что значит «цепляться»?
— Смилуйся, прошу тебя, с меня хватит. Твое любопытство подтачивает мое терпение, твои вопросы измочалили мне мозги. Я пошла в монастырь и не уверена, что вернусь оттуда.
— Как скажешь. До вечера, Лола.
Бывший комиссар пожала плечами и направилась к улице Толбьяк.
Ромен поливал свой кизил. И попросил ее помочь. Он доверил Лоле лейку бутылочного цвета, а она этим воспользовалась, чтобы проникнуться местной атмосферой. Монахини тянули свою заунывную песнь, а в мастерских Жармона гремел тяжелый рок.
— Вам эта какофония не мешает?
— Еще как, мадам Лола! Но ведь жизнь нас не
— Вы напоминаете одного садовника из Монсури. Его зовут Ману. Похоже, он ценит свободу превыше всего.
— Вы знакомы с Ману?
— Только что познакомились.
— Да, этот парень как раз по мне. Не из тех, кто позволит вешать себе лапшу на уши. Вы пришли поговорить о нем?
— Не совсем.
— Я так и подумал.
Ромен поставил лейку, сел на скамью и вынул из кармана пачку табака и папиросную бумагу. Он свернул две пухлые аккуратные папиросы и протянул одну из них Лоле. Она присела рядом, полюбовалась живой изгородью из клематисов и вдохнула запах штокроз. Ей понравился табак с привкусом сырого английского сена.
— Одно время Даниель Болодино жил в мастерских. Лу Неккер здорово помогла ему, когда он писал роман. Вы ведь об этом знали?
— Знал.
— Полагаю, она прошла через колодец и проникла в монастырь через садовую калитку. Но не представляю себе, как она могла все это проделать тайком от вас. Однако вы не подняли тревогу.
Прежде чем ответить, Ромен погрузился в созерцание своих сапог.
— Нет, но я ждал ее у выхода. И мы с ней поболтали.
— О том, что она украла?
— Ну да, о путевых дневниках. А еще о письмах Луи-Гийома и его жены. Она прочитала мне отрывки. Это было красиво.
— Любовные письма?
— Письма о любви и нелюбви. Она упрекала его в том, что он пропадает где-то за морями, бросив ее одну.
— Тогда Луи-Гийом поклялся, что впредь не покинет ее. И солгал. А потом появился другой. Лучший друг ботаника. И имя у него подходящее — Аршамбо Сарразен. Не из тех, кто пускается в плавание.
— Вы знаете больше моего, мадам Лола. Я-то книжку не прочел. Больно толстая.
— Лу говорила вам, что собирается отксерить документы для Болодино?
— Лу поступила так, как захотела.
— Именно эти документы позволили Болодино построить свою теорию об убийстве и изменить первоначальный замысел. Он задумал книгу, воспевающую знаменитого ботаника. А вышел портрет человека, одержимого пагубными страстями.
— Обычного человека, подверженного слабостям. Он сам выбрал свой путь.
— Вы ведь злитесь, верно?
— На кого? На Луи-Гийома?
Ромен горько усмехнулся. Он поднял глаза на фасад монастыря, потом стряхнул пепел в щербатый и полный окурков цветочный горшок.
— Когда-то она была здесь госпожой, — продолжал он. — Похоже, кроме гордыни, у нее ничего не осталось, а вся ее власть — басни для дураков. Ей бы воспротивиться Ордену, настоять, чтобы монастырь оставили в Париже. А вместо того она слушает сказки, которые рассказывают эти добрые господа: обещают ей спасти сад и теплицу, но я-то знаю, что они врут. Время мало что оставило от творения Луи-Гийома. И оставит еще меньше. Разве что его могила уцелеет. Да и то не наверняка.
— Какая могила?