Когда магия покидает мир
Шрифт:
Её сопротивление ощутил раньше, чем открылись тёмно-серые глаза с поволокой мучительной боли. Она почувствовала его вмешательство, протестуя, двинула острым подбородком вправо-влево.
– Не надо, прошу вас… – прошептала бескровными губами, снова закрывая глаза.
Она не хотела жить. Не хотела сама и сына своего, ещё не рождённого, этим обрекала на смерть.
Можно ли тут хоть что-то сделать, когда человек сам не хочет цепляться за жизнь?
Она ничего никому не хотела и не собиралась объяснять, но мысли её, лихорадочные,
…Огромная роскошно обставленная спальня какого-то очень богатого дома. Широкое ложе с балдахином из драгоценного бархата… Там всё и случилось, в этой самой спальне.
Он сначала избил её, когда она попыталась оказать сопротивление, избил, а после изнасиловал, толкнув грудью на высокий туалетный столик.
После такого даже отвращение матери к своему ребёнку выглядит вполне естественным. Но ведь он-то не виноват ни в чём. Какая вина его в том, что зачат он был в ходе насилия?
Продолжая отдавать свою силу, поддерживая остатки угасающего сознания, старик держал её за руку до самого последнего вздоха, а потом приказал, переведя глаза на студента:
– Режь! Быстро! Режь тем, что есть!
Такая операция – извлечение ребёнка через разрез в животе матери – разрешалась законом лишь после смерти роженицы и не меньше, чем при двух врачах-свидетелях. Но в нарушении закона их некому было упрекнуть: операция началась лишь после смерти матери.
– О, господин, он так слаб, точно жить не будет, – заметил студент, опуская чуть попискивающего младенчика в таз с тёплой водой. Смывая кровь с собственных рук и с ребёнка, сказал: – Здесь поблизости, в монастыре святого Альтима, есть приют для детей-сирот. Можно оставить его там. Вам, случаем, не в ту сторону? Правда, говорят, что мрут они там, как мухи…
– Я, пожалуй, лучше оставлю его у себя, – отозвался старик, закрывая своим плащом тело несчастной матери. – Её надо будет похоронить с утра. Лучше сделать это самим, а не поручать хозяину трактира. Надеюсь, у него найдётся хотя бы одна лишняя лопата…
А сейчас сходи-ка, спроси у него хоть немного тёплого молока. – Старик выудил у себя из-за пояса самую маленькую монетку. – Может быть, он продаст нам одно из своих одеял или у него есть сукно на продажу?
Студент передал новорожденного из рук в руки, завернув его перед этим в кусок какой-то тряпки и в свою куртку. Сам так и пошёл на улицу под дождь в одной рубашке.
– Ничего, малыш, ничего. Без мамы оно, конечно, худо, но что тут уже поделаешь? – Бережно удерживая младенца обеими руками, старик поднялся на ноги. Даже несколько слоёв свёрнутой ткани не могли скрыть потенциал этого крошечного человечка. Он может стать большим магом при соответствующей выучке, если выживет, конечно. Откуда в нём такая сила? От матери? Да, в ней чувствовался некий запас, но не такой мощный.
Может быть, тогда всё дело в отце? Кто он был, тот мужчина-насильник? Нераскрывшийся? Или всё же кто-то из Обращённых? Кто тогда? И почему он позволил забеременеть этой женщине? Зачем было так опрометчиво лишать себя своей же силы?
Вопросы! Одни вопросы! И некому ответить на них. Не у кого спросить.
Старик глянул на тело умершей женщины, накрытое плащом вместе с головой. Правая рука лежала в стороне, чуть откинутая, полураскрытые пальцы, тонкие, длинные, с обломанными ногтями, уже мёртво закоченели.
Наклонившись над телом убрать руку, как положено, на грудь, старик заметил на одном из пальцев узенький ободок золотого колечка.
Странное дело. Почему она, так побираясь и голодая, не продала его? На него можно было купить не один каравай хлеба.
Кольцо украшала тончайшей работы чеканка в виде геральдической ленточки, по которой шла надпись аккуратными буковками: «По совести править!» А смыкающиеся края ленты держал в клювике крошечный голубок из белой эмали, знакомо расправивший крылья.
Это был гербовый знак королевской династии Танн, голубь на золотом поле, и девиз с герба казнённого короля Лайнела.
– Отец Небесный, что в мире творится?! Страшные вещи…
Никому не показав свою находку, старик лишь головой покачал сокрушённо.
Ч А С Т Ь 1
Г Л А В А 1
Эйнард ушёл ещё утром, непослушный, опять пропадает где-то, а ведь обещал вернуться до обеда. А скажешь – только огрызнётся в ответ.
Для усиления целебной силы мази нужны споры белого мха. Такой мох растёт на ясеневой коре, а до леса отсюда всего ничего, с его-то резвыми ногами. Почему надо быть таким непутёвым мальчишкой?
Эйнард примчался, как обычно, тогда, когда ждать его не было никакого смысла: за мазью от ожогов уже пришли и ушли.
Ворвался, толкнувшись всем телом в дощатую дверь, рухнул на лавку у стены, ничего не объясняя и не оправдываясь.
– Что случилось? Ты принёс… – Мэйвин повернулся к нему не сразу, потому что сердит был, боялся сорваться на упрёки.
– Я оставил… там оставил… – прошептал потерянно Эйнард, прощупывая запазуху. – Или потерял, когда бежал… – Медленно поднял глаза на деда, будто сейчас только до него дошёл смысл сказанного им же самим. – Но я собрал! Собрал, как вы велели, почти целый мешочек… чтоб с запасом…
– Что случилось? – Мэйвин сразу понял: что-то произошло, что-то нехорошее. Почему у парня кровь на губах и на правой скуле? Подрался, что ли, с кем-то из ребят местных?
– Они сейчас придут за мной… придут сюда… – Эйнард напуган был и очень нервничал, на месте не мог усидеть, вскочив, бросился к двери, где на деревянном гвозде висел его дорожный плащ.– Я спрячусь! Уйду в лес, хотя бы на время… Они не найдут меня здесь, и тогда ничего не будет…
– Что ты натворил, Эйн?! – Мэйвин голос повысил требовательно, попытался удержать мальчика рукой за плечо.