Когда мечты сбываются
Шрифт:
— Тебе нечего бояться, ведь это случилось много лет назад, — сказала она, нахмурившись. — Попроси мадам вернуть деньги. Скажи ей, что ты не хочешь жить в гареме.
— Я не могу этого сделать.
— Чего ты действительно не можешь сделать, так это уехать из Англии!
— Я должна уехать.
Дороти, сидевшая на коленях у Мэри, с удовольствием сосала свой кулачок. В саду пахло влажной землей и солнцем. Здесь царили красота и покой. В этом саду можно было укрыться от всех земных забот и печалей.
— Я очень боюсь, — призналась Иден.
— И я боюсь за тебя, —
Иден молчала. Этот Бог, в которого так беззаветно верит Мэри, ни разу в жизни не помог Иден.
— Подожди минутку, — торопливо произнесла Мэри и сняла с шеи золотую цепочку. — Я хочу, чтобы эта вещь была у тебя. Этот медальон мне подарили в сиротском приюте, — пояснила она, протянув его Иден. Сверкая в ярких лучах солнца, на цепочке качался маленький золотой кружок с барельефом в форме креста. Протянув руку, Дороти попыталась достать медальон, но ее мать успела перехватить руку девочки. — Возьми его, прошу тебя.
Иден никогда не получала таких дорогих подарков.
— Я не могу, он принадлежит тебе, — сказала она.
— Я вышла замуж и обрела свое счастье. Медальон помог мне. Теперь помощь нужна тебе, — заявила Мэри и положила медальон в руку Иден. — Я буду молиться о том, чтобы Господь Бог дал тебе силы и мужество и ты, подруга, смогла вырваться из неволи при первой же возможности.
Эти слова тронули Иден до глубины души. Она не могла больше сдерживаться, и слезы градом покатились по ее щекам. Она не стыдилась этих слез и не пыталась их остановить. Обняв подругу, Иден рыдала у нее на груди.
В это время в «Аббатстве», стоя у окна в спальне Иден, мадам Индрени смотрела в сторону садовой ограды. Увидев Иден, рыдающую на груди жены викария, она вздохнула.
Ее Иден никогда не плакала. За все годы, которые девушка прожила у нее, мадам ни разу не видела слез на ее глазах. И вот теперь она плачет.
Мадам, высокая женщина с величественной осанкой, была незаконнорожденной дочерью египтянки, происходившей из приличной, весьма уважаемой семьи, и англичанина без определенного рода занятий, бездельника и прожигателя жизни. Когда умерла ее мать, родственники продали девочку в рабство, и она стала любимой наложницей султана Ибн-Сибаха.
Она знала, что Иден очень расстроилась, когда услышала о том, какая ей уготована судьба, и поэтому мадам чувствовала нечто похожее на угрызения совести. Однако сознание того, что продажа Иден превратит ее в очень богатую и состоятельную даму, несколько успокаивало ее. Иден эта сделка тоже принесет немалую выгоду. Ибн-Сибах — невероятно щедрый мужчина. Увидев, в каких экзотических — по мнению восточного мужчины — платьях щеголяют европейские женщины, он тут же приказал сшить для Иден новый роскошный гардероб.
Известие о том, что между похожей на серую мышку женой викария и ее лучшей ученицей возникла крепкая дружба, когда-то немало позабавило ее. Однако сейчас мадам уже не видела в этом ничего забавного, ведь из-за этой дружбы могла сорваться ее самая выгодная сделка.
Она моментально сообразила, что нужно сделать. Отвернувшись от окна, мадам спустилась на первый этаж и разыскала Ферта, служившего у нее охранником и дворецким.
— Я хочу, чтобы ты запер садовую калитку, — сказала она ему. — И не спускай глаз с Иден. Куда бы она ни пошла, ее всегда кто-нибудь должен сопровождать. И так будет до тех пор, пока мы не посадим девушку на корабль, который доставит ее в Курдюфан.
Две недели спустя Иден в сопровождении двух доверенных эмиссаров султана, на головах которых красовались огромные тюрбаны, взошла на борт английского корабля под названием «Летящий жаворонок». С собой на корабль она взяла подаренные ей роскошные наряды. Однако скромная золотая цепочка с медальоном, висевшая у нее на шее, значила для нее больше, чем дорогие, изысканные платья и те двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, которые заплатил за нее султан.
Иден так и не удалось попрощаться с Мэри.
И вот теперь, поднимаясь по корабельному трапу, она сжимала в руке медальон и молилась, внимая совету, который дала ей Мэри.
Вступив на борт корабля, Иден сразу поняла, какая жизнь ожидает ее в гареме султана. Эмиссар султана Назим приказал запереть ее в каюте. Ей даже не разрешили посмотреть на то, как корабль отплывает от лондонской пристани. Капитану и экипажу корабля было запрещено с ней разговаривать.
Просидев несколько часов в душной каюте, она пожаловалась Назиму, заявив, что без солнца и свежего воздуха может заболеть. Назим согласился выпускать ее из каюты и разрешил гулять по палубе два раза в день. Так сказать, для здоровья. Каждый раз, когда Иден выходила из своей каюты, он заставлял ее надевать плотную темную вуаль, которая укрывала ее с головы до ног. Кроме этого, за Иден, словно тень, повсюду следовал массивный и неповоротливый великан Гади. Разговаривать с ней мог только Назим.
На второй день плавания, совершая вечернюю прогулку по палубе, Иден услышала, как капитан Салливан разговаривает со своими матросами.
— Попрощайтесь с Англией, ребята, — сказал он. — Вы снова сможете увидеть ее только через год.
В отличие от Иден экипаж корабля не обратил на его слова никакого внимания. Подойдя к самому борту, она посмотрела на горизонт, на серовато-зеленую линию берега, которая становилась все меньше и меньше.
«Интересно, Мэри все еще молится за меня?» — подумала Иден.
— Шторм собирается, — сказал Назиму капитан Салливан. Они разговаривали, прогуливаясь по палубе, и постепенно приближались к Иден. — Нам предстоит тяжелая ночь.
— Что вы собираетесь предпринять? — спросил Назим. Он говорил по-английски с сильным восточным акцентом. Сняв европейский костюм, араб снова облачился в широкие одежды жителей пустыни, в которых они с Гади чувствовали себя гораздо комфортнее.
Иден сразу поняла, что с этим человеком нужно держать ухо востро. У этого тщедушного чужеземца с властными манерами глаза были такими черными, что в них почти не отражался солнечный свет. Они напоминали глаза какой-то мерзкой рептилии.