Когда мы состаримся
Шрифт:
— Четверо дворовых, три служанки — да попугая два.
— Богохульник вы! Что ни слово, то прямо плевок в лицо правоверному христианину.
— Рот мне прикажите заткнуть, чтобы не богохульничать.
— Пожалуй, и вправду придётся. Прошу пригласить вышеупомянутых!
Топанди оборотился к стоявшему сзади гайдуку.
— Давай сюда Снегиря, Точилу, Подметалу, кого там ещё… Тимьяна и Лапку Кошачью. Можешь их обрадовать: прямо в рай берут. По армяку да паре опорок дают на дорогу — и по баклажке, в которой, сколько ни пей, вина не убавляется… Всё из комитатской казны.
— Поумеренней в выражениях! Всерьёз вас призываю, — привстал молодой представитель власти на носки. — Не скрыли ли вы от нас кого? Отвечайте.
— Парочку душ для ада не утаил ли, попросту говоря? Да нет, братец, я с чёртом не вожусь; сам пусть души ловит, коли умеет.
— Я мандат имею к присяге вас привести.
— Оставьте мандат свой в покое. Ступайте лучше, отм'eряйте на восемьдесят форинтов овса из амбара — заместо штрафа: присягать я не буду.
— Не будете?
— Не буду. Ругнуться могу, если пожелаете. Такую забранку загну, хоть на полчаса — и не повторюсь.
— Дайте честное слово, сударь, — вмешался опять улыбчивый заседатель, — что некрещёных среди ваших дворовых, кроме отпускаемых, больше не имеется.
— Что ж, даю: «среди дворовых» у меня их и духу нет.
Только с этой оговоркой, именуемой иначе «mentalis reservata», [54] честное слово Топанди могло ещё худо-бедно сойти с рук. Ибо та цыганка, которую в шестилетнем возрасте купил он в таборе за две серебряные монетки и молочного поросёнка, ныне, девять лет спустя, к дворне уже не принадлежала, а принимала гостей во главе стола. И по сю пору имя ещё носила своё, языческое, полученное в тростниковых кущах, парусиновых хоромах. До сих пор её звали Ципра.
54
Задняя мысль (лат.).
Её-то и отлучил-таки безбожник от святого крещения.
— Есть ещё у досточтимого комитата претензии ко мне?
— Да, есть. Вам мало того, что своё ближайшее окружение в язычество совращаете, вы ещё другим, кто благочестивых чувств не скрывают — даже публично их изъявляют, — осмеливаетесь скандальные препятствия чинить в этом их богоугодном усердии.
— Кому же это, например?
— А вот напротив вас усадьба Яноша Непомука Шарвёльди. Очень набожный, праведной жизни человек.
— По-моему, совсем наоборот: кто столько молится, значит, немало нагрешил.
— Ну, это не вам судить. В наш равнодушный век и то уже благо, что человек, чтя религию, не боится это показать, и закон обязан взять его под защиту.
— И каким же образом скандализовал я этого почтенного господина?
— У господина Шарвёльди на фасаде был маслом нарисован святой Непомук, а перед ним, на том же медном листе — сам он, коленопреклонённый.
— Знаю. Видел.
— И у святого Непомука из уст исходило благосклонное речение, писанное сжатым латинским слогом: «Mi fili, ego nunquam deseram». [55]
55
Сыне мой, никогда тебя не оставлю (лат.).
— Тоже знаю, читал.
— А перед изображением была железная решётка, которая прикрывала нишу от кощунственных рук.
— Что ж, неплохо придумано.
— И вот однажды утром, после ночной грозы, латинская надпись, ко всеобщему удивлению, исчезла, а вместо неё появилась другая: «Отыди от меня, старый лицемер!»
— А я-то тут при чём, если святой переменил к нему отношение.
— Очень даже при том! Привлечённый к ответу живописец, который изготовил картину, сознался в получении от вас (это письменно удостоверено) некоей суммы денег, дабы нанести последнюю надпись масляной краской, а латинскую, поверх неё, — акварельной, с тем чтобы первый же ливень её смыл и муж достойный и благоусердный был прегнусным образом в собственном доме выставлен на посмешище. Можете мне поверить, сударь: закон подобные проделки не оставляет безнаказанными.
— Я вообще верить не имею привычки.
— Однако ж придётся, помимо прочего, поверить, что вы приговариваетесь, во-первых, к штрафу за публичное бесчестие, а во-вторых — к возмещению издержек, кои повлекло снятие, исправление и последующее водворение изображения на место со всем потребным для того ремонтом.
— А где хотя бы адвокат истца, и звания нет никакого адвоката.
— Истец предоставил суду употребить причитающиеся с него издержки на благотворительные цели.
— Ладно. Можете и мои амбары взломать.
— Нет уж, — вставил заседатель. — Из регалий [56] удержим, как поступят, и весь сказ.
— Слушай, братец, — со смехом обратился Топанди к исправнику, — уж ты-то, конечно, веришь во всё, что в Библии написано?
— Я правоверный христианин.
— Ну так позволь на веру твою сослаться. Там в одном месте говорится, что незримая рука начертала в покоях короля-нехристя — Валтасара, что ли, ежели не врут: «мене, текел, фарес». Почему же и эти слова не могла начертать? А смыл ливень эту латынь — так с него и спрашивайте. Не моя вина.
56
Регалии — определённая часть местных доходов, отчислявшихся в казну.
— Всё это весьма веские доводы, вам бы на суде их привести, куда вас вызывали. Могли бы и в септемвриальную курию [57] обратиться с апелляцией; но уж, коли не явились, придётся теперь платиться за свою строптивость.
— Ладно уж. Платиться так платиться. Но славная всё-таки была шутка, а?
— Мы и до остальных ваших «шуток» скоро доберёмся.
— Не исчерпан ещё, значит, список прегрешений?
— Им и конца не будет, если посерьёзней разобраться. Главное обвинение против вас — это поругание святых мест.
57
Септемвриальная курия — высший апелляционный суд.
— Святых мест? Поругание? Да я сорок лет к колокольне близко не подходил.
— Вы в святой некогда обители пьяные дебоши устраиваете.
— Ах, вон что! Позвольте, однако; не будем смешивать. Святое место святому месту рознь. Вы про красносутанников, [58] про их бывший монастырь? Так монастырь же — не храм. Ещё покойный государь-император, Иосиф, выселил их оттуда, а земли на продажу определил, вместе со всеми постройками. И ко мне с тех торгов сад их попал. Был я там, набивал цену — он и остался за мной. Строения — да, тоже были, но чтобы церковь… не знаю. И как её узнаешь, если к тому времени всё, что можно, оттуда повыносили, мне одни стены достались? И в сервитусе [59] никак не было оговорено, какое употребление сделать из этих зданий. Да и другие вон с ними особо не церемонятся. В Мариаэйхе есть один монастырь, так там владелец нынешний, шваб, к которому эти святые стены перешли, сеносушилку устроил на месте алтаря, а на хорах кукурузу держит. А на Дунае в одном городке сама казна под больницу приспособила быв монастырь.
58
«Красносутанниками» (по цвету рясы) прозвали монахов-францисканцев.
59
Сервитус (лат.) — договор о купле-продаже.