Когда наша не попадала
Шрифт:
– А зачем драться-то? – поинтересовался волхв, ловко сплетая расхлеставшееся вервьё.
Володимир отложил канат в сторону, задумчиво посмотрел на море, почесал в затылке и неохотно сказал:
– А в самом деле, зачем? Не знаю, но иначе никогда и нигде не получается. Да и не со зла всё это. Удаль молодецкую показываем. Сам-то зимой на кулачки ходишь?
– А как же! – слегка обиделся Ивашка. – В честном споре и других посмотришь, и себя можно показать.
– Ну, знамо дело, – улыбнулся Геллер. – Девушки-то внимательно глядят. Да и синяки
Не поднимая глаз от особо растрепанного вервья, Ивашка почувствовал, как на ланитах выступает предательский румянец. Но дядька только усмехнулся и раздумчиво сказал:
– Долго я думал, почему у нашего народа силы много. И понял! В хлебе нашем причина да в печах, что научили нас боги делать. Походили мы по морю-акияну богато, посмотрели… Нетушки у других народов хлебушка нашего ржаного, и печей-матушек тоже нет. Вон, нурги костры в домах жгут, галлы понапридумывали каминов каких-то. Другие тоже изгаляются, как могут. А вместо хлеба чего только не используют! Лепешки из чего только не пекут! А поставить тесто, погодить, да потом в печь его, истопленную по правде… Эх, лепота.
– Так что же, не наши совсем глупые?
– Нет, сынок. Есть, конечно, глупые люди, но народов таких не бывает. Просто у иных земля не такая или жарко слишком. А то и терпения не хватает, или ещё чего. Ведь есть у нас и ещё одна тайна. Любого примем к себе как родного. Будь человеком, уважай и соблюдай наши обычаи и станешь нашим, если не по крови, так по духу. Вот поверь моему слову, ежели всегда обычай этот соблюдать, то велика и сильна будет держава. Потому что сила наша в правде. Всё, на сегодня хватит, пойдём Лисовину подмогнём. Обед-то приготовить надо.
Ночь прошла тихо и безмятежно. Со спущенным парусом ладья дрейфовала недалеко от берега, но, кроме криков зверей, ничто не нарушало покой команды. Да и Рысь со товарищи зорко следил.
Глава четвертая. В Греции всё есть
Зато утром всё было торжественно. Вышедший на палубу Спесь Федорович был немногословен и величав. На красном парусе радостно улыбалось солнце золотое, и небесное светило смягчило свой жар, завидев такой почёт. Лучшие одежды надели ватажники и оставили на борту даже ножи. Не к врагам идём, неча железом бряцать. Журчала вода, охотно освобождая дорогу крепкому брусу ладьи, твёрдо держал прави́ло сусанин.
Но незнаком был берег, и хмуро косились на приближающуюся ладью серые скалы, на которых в беспорядке громоздились такие же серые домики. Споткнулся на ровной палубе Кудаглядов и, вознеся десницу свою к усмехающемуся солнцу, гневно вопросил:
– Куда ты завёл нас, сусанин-герой?!
И хор вопросил следом, потрясая различными предметами:
– Куда-а-а?!!
Но хмурился кормчий, молчал и только скептически разглядывал раскинувшийся пейзаж.
– Ты не отмалчивайся! – возмутился Спесь и решительно направился на корму, но потом остановился и вновь повысил
– Дык это, – смущенно мял в руке шапку востроглазый Рысь, – туман ночью пал, совсем не по погоде, и дык это…
– Ни слова о Дыке! Опять не попали к другу!! Да что это творится! – в сердцах Спесь Федорович с размаху кинул шапку на палубу и даже хотел было попрыгать на ней. Но природная бережливость все-таки взяла верх и, сердито кряхтя, Кудаглядов нагнулся за дорогой вещью.
Сусанин перестал морщиться и подал голос:
– Греция это, атаман. Та самая Греция, в которой всё есть.
– А нас тут как раз и не хватало, – совсем загрустил атаман, но потом вздохнул и, отряхнув мех на оторочке шапки, вновь водрузил её на голову. – Ну, раз так, пойдём на ихнюю гору, послушаем, о чём речь ведут здешние греки.
– На агору, батько, – осторожно поправил его Геллер.
– А-а-а, всё равно в гору тащиться. Слушай, Лисовин, отруби там от бруска, – Спесь Федорович задумчиво посмотрел на свою ладонь и показал на ней чуть длиннее большого пальца. – Вот столько.
– А не много им будет? – поинтересовался рыжий.
– Нам? Нет. А им… – атаман вновь скептически посмотрел на уже приблизившуюся гавань. – А им хватит того, что мы дадим. Добавки просить никто не будет!
Брошенную на берег веревку охотно схватил какой-то худющий грек в пыльном, драном хитоне. Но не стал наматывать её на торчащий из мостовой камень, а вытянул правую руку ладонью вверх. Народ недоуменно переглянулся, и Михайло спросил:
– А что он ждёт? Вторую веревку?
– Мзду он ждёт, – презрительно сплюнул за борт Спесь Федорович. – Сову там, или хотя бы лепту малую.
– Так он что, лепила? – шепотом, от которого даже волны разгладились, удивился Михайло.
– Он – мздец, и сейчас ему будет… хм, – атаман покосился на Ивашку, смущенно хмыкнул и перепрыгнул на берег.
На берегу разгорелась бурная дискуссия. А так как грек, оказавшийся еще и хромым, веревку не выпустил, то от его бурномахающих возражений ладью тягало вдоль всего причала так, что весла, которыми отталкивались от камней, трещали. Атаман рычал, как лев, причем на всех языках сразу, но вервь отобрать ему не удавалось. А внешне заморыш, который мог бы в одиночку вытащить ладью на обрывистый берег, бойко отвечал на тех же языках и так поддерживал свои комментарии жестами, что у некоторых дружинников началась морская болезнь.
– Спесь! – не выдержав, закричал сусанин. – Да дай ты ему! – и тихонько добавил: – В ухо…
Как ни шептал кормчий, но его услышали, причём все сразу. Грек бросил веревку, упёр руки в бока, набрал воздуха полную грудь, открыл было рот… Встретившись взглядом с сусаниным, поперхнулся, и стал быстро наматывать любезно поданный Спесем конец на причальный камень.
– Силен, силен, – добродушно похлопал его по спине атаман. – Может быть, с нами пойдешь? Чо ты тут горе мыкаешь?
– Никак мне нельзя, – кряхтя, помощник разогнулся.