Когда наша не попадала
Шрифт:
Геллер недовольно проворчал, закрывая люк и прочно усаживаясь на лесенке:
– Да какой там враг? Попрошайки прибрежные, русалками зовутся. «Ай, коханый, дай погадаю. И ждёт тебя земля близкая, на глубине три сажени, прямо здеся, коли не позолотишь ручку…» А визжат так, что сам за борт прыгнешь, лишь бы не слышать. А сами без одежды, в одних ракушках, тьфу, смотреть противно.
Впрочем, последние слова, звучали неубедительно, поэтому Володимир сделал грозное лицо и прикрикнул:
– Вона вервь лежит, в уши воткни, а то услышишь, как Эйрик петь
Эта угроза была реальна, так что парень охотно подчинился. И как ни хотелось ему увидеть таинственную нежить, но пришлось всё приключение просидеть под палубой. Лодья раскачивалась, и даже сквозь затычки доносился разноголосый писклявый крик. Потом заныли зубы, это взял верхнюю ноту скальд, и всё успокоилось. Геллер передернул плечами, будто стряхивая кошмар, и, приподнявшись, открыл люк:
– Выходь братия. Эйрик уже спел.
На палубу первым выскочил любопытный волхв, но, к его разочарованию, на палубе были только атаман и скальд, сидевшие у открытого бочонка. Ну и, конечно, Гриць-сусанин, казалось, вросший в лодью. Увидев Ивашку, Спесь обрадовался и поманил его к себе:
– Вот ты грамоту разумеешь, отрок!
– Конечно, разумею, – удивился волхв, украдкой оглядываясь. Ничего не было видно, только вдалеке белел клок пены, впрочем, стремительно удаляющийся.
– Вот и хорошо! Будешь писать свиток о наших скитаниях. И чтоб писал только то, что видел! «Что наблюдаю, то и пишу», – закон у нас такой! Например, увидел пьяного морского змея, так и запиши, что, мол, «змеюга отвратная смрадом дышала и закусь требовала»!
– Атаман, – шепотом поинтересовался юноша, – А коли змей трезвый, что писать-то?
– Где-е-е?! – Спесь мгновенно обернулся и несколько мигов рассматривал высунувшеюся из воды огромную голову на длинной шее. – А-а-а, это… Вот и запиши: «видели морскую змею, мужика своего шукающую. Проплыли мимо, проявив вежество».
– Спесь Федорович, а как ты их различаешь? – вежливо спросил самописец, разыскивая стило.
– Просто, – отмахнулся атаман, поворачиваясь к бочонку. – Раз трезвая – значит, баба!
Вскоре вокруг юноши, устроившегося возле мачты с письменными принадлежностями, собралась почти вся ватага. И слушали все, затаив дыхание, как пишется История! Не та, что греческая вертихвостка, а самая настоящая.
«В лето тридцатое, что от восшествия князя-батюшки на престол славных предков, с позволения его, и по наказу его же, Атаман Спесь Федорович со товарищами вышел в море-Акиян великое, чтоб славу попытать, и земли новые под руку князя привести…»
– А зачем нашему князюшке земли новые? – искренне удивился Лисовин. – Со своими бы справиться.
– Так положено писать, – смутился Ивашка. – Сие – традиция!
– А-а-а, – уважительно протянул дружинник. – Это да.
«И были на ладье тридцать и ещё три воина великих, мужа сильномогучих, что ни в сече, ни в гульбе никому спуску не дадут, и не помрачат славы земли нашей пред народами чужими, и землями ненашенскими».
– А что, земель тоже надо стесняться? – удивился незаметно подошедший
– А как же, – степенно отозвался Лисовин. – Она хоть и не наша пока, но все-таки матушка. Ты, хлопец, читай дальше.
«И пошли ватажники по Реке Великой, что несла свои воды из ниоткуда в море-Акиян…»
– Так уж и «из ниоткуда»? – усомнился кто-то из собравшейся вокруг команды.
– Михайло! – возмущенно повысил голос Геллер. – Ты же с нами ходил к истоку, чего же спрашиваешь, сам должен помнить.
– Вот и спрашиваю, – замялся вытолкнутый вперёд человек, – Поэтому и спрашиваю, что ничего не помню.
– Не помнишь? – удивился Спесь Федорович. – Ты что? А как тебя хотели у тех людей оставить, потому что на священного зверя медведя похож, тоже не помнишь?
– Так поэтому и не помню, наливали-то мне поболе, чем всей дружине, – совсем смутился Михайло, который и по комплекции и по шерстистости действительно напоминал добродушного сытого медведя.
– Да ты не расстраивайся, – похлопал его по плечу казак. – Никто ничего не помнит.
«И попались на пути богатырям нурги нечистые, и громко лаялися они, вызывая на бой неправедный. Ибо не может быть бой праведный, коли кличут на него ради грабежу и разорения. И крепко разгневались воины наши на задир сих, и с помощью слова увещающего да рук крепких, разъяснили заблуждающимся путь их дальнейший, а заодно и познакомили с богиней греческой земли, что Гигиеной зовется. Прониклись нурги сии почтением к чуждой им богине и, смиренные, продолжили свой путь неведомый. А дружина наша продолжила путь свой славный, и в Акиян седой вышла, врагам на унижение, друзьям на помощь. Хоть и радеяло племя нечестливое заборонить нам дорогу, но рассеялись вороги те, лишь заслышав голос скальда громкоголосого. Ибо нет преграды ватажникам нашим, что поспешают волю пославшего их исполнить».
Тут все снова оживились, и советы посыпались такие, что молодой волхв поминутно то краснел, то бледнел, пока вновь не вмешался Геллер:
– А ну цыть, охальники! Неча парня с толку сбивать, атаман сказал, чтобы писал только то, что видел.
– Да что ты, Володимир, шо мы-то? Коли не убачил сам, пущай спросит, – примиряюще поднял руки Непейвода.
Очередной спор разгорелся вокруг морского змея. Даже Лисовин и Геллер согласились, что нету змиев, есть только аспиды, ну, в море могут быть и левифаны. Но тут веское слово сказал скальд. Был он добродушен, но говорил уверенно:
– Эт вы бросьте! Какие-такие аспиды в море-акияне? Все аспиды только по суше и ходят, а в воде тонут они, не успев даже «мяу» сказать.
Лисовин принюхался к кружке, в которой плескалась причина добродушия, завистливо вздохнул, но всё-таки возразил:
– Да какие на суше аспиды, мелочь одна. А вот в море глянешь – и сразу скажешь, что аспид вылитый. Да и не ходят аспиды, ног-то у них нету!
Бережно поставив кружку рядом с собой, Эйрик откинулся спиной на доски борта и глубоко вздохнул: