Когда наши миры сталкиваются
Шрифт:
— При столкновении с машиной ты сильно ударилась головой. Мы провели несколько обследований, и, похоже, у тебя образовался сильный отек. Это объясняет, почему ты несколько дней не приходила в сознание. Тебе удалось ненадолго очнуться, поэтому стало известно об аварии. Но вскоре после этого ты снова потеряла сознание, — доктор Уилсон улыбается, утешая меня.
Чувствуется, что ему легко удается найти подход к пациентам.
— Что касается твоей ноги – какое-то время она будет болеть. Повреждение довольно сильное. Так что, скорее всего, понадобится время, прежде чем нога придет в норму.
Доктор
Мама подходит к кровати и осторожно присаживается на краешек, стараясь не зацепить и не потянуть ни один из прицепленных ко мне проводов.
— С тобой хочет поговорить детектив, — объясняет она успокаивающим голосом. Я узнаю его за километр. Этот тон она использует только в самых безнадежных ситуациях.
Раздается стук в дверь, и мама кричит, что можно заходить. Входит высокий мужчина в полицейской форме. У него темные волосы и приветливые карие глаза, внимательно осматривающие комнату. Очевидно, он оценивает всех присутствующих.
— Кеннеди Конрад, я детектив Джонсон. Веду твое дело. Могу я задать несколько вопросов об аварии?
Он стоит в дверном проходе в ожидании моего ответа. Бренда быстро выходит, оставляя нас одних. Я не готова к разговору о случившемся. Хотелось верить, что у меня будет время прийти в себя, но на деле выходит иначе.
— Конечно, — выдавливаю из себя улыбку.
Я знаю, зачем он здесь и что ищет, но придется его разочаровать: мне нечего ему сказать.
— Ты помнишь, что произошло поздним вечером в субботу? — спрашивает детектив Джонсон, усаживаясь на стул возле кровати.
— Немного. Я вылезла из дома через окно: не хотела больше слышать, как ругаются родители, — с сочувствием быстро улыбаюсь маме, а затем поворачиваюсь к детективу. — Отправилась прогуляться. Спустилась по дороге недалеко от дома. Было темно, так что я не видела машину до тех пор, пока не стало слишком поздно. В том месте есть небольшой холм, из-за которого не видно встречный транспорт.
— Возможно, ты помнишь что-нибудь о машине? Был ли за рулем мужчина или женщина, цвет, марку или модель? Что-нибудь, что могло бы помочь в расследовании, — он пытается вытянуть хоть какую-то мелочь.
Мама смотрит на меня с состраданием во взгляде. Узнаю и это выражение. Оно означает, что мама не может понять, как такое могло случиться с ее маленькой девочкой.
— Мне жаль, но я ничего не помню, — выдавливаю из себя ложь.
Мама держит меня за руку, стараясь поддержать. Я не намерена рассказывать им то, что знаю.
— Солнышко, ты ничего не помнишь? — голос матери полон беспокойства. Она встает и начинает шагать по комнате.
— Совсем ничего, — снова вру.
Чувствую себя обессиленной, и мама замечает мое состояние. Она вежливо просит детектива Джонсона уйти и обещает, что мы свяжемся с ним, если я что-нибудь вспомню. Он уверяет маму, что они сделают все возможное, чтобы найти человека, виновного в несчастном случае, произошедшем со мной.
Когда мама увлеченно листает журнал «Дом и Сад», и я сижу в тишине, мои мысли возвращаются к Грэму. Несчастный случай – именно так называется то, что со мной произошло. Все так говорят. Вот что это было – случай. Никто
Почему ему было не послушаться меня? Я дала ему шанс избежать тюрьмы, и он с благодарностью им воспользовался. А кто поступил бы иначе?
Глава 8
Грэм
Четыре дня.
Гребанных четыре дня!
Самые долгие четыре дня в моей чертовой жизни.
Они тянулись бесконечно: когда я смотрел на стрелки часов, казалось, что они еле двигаются. Знаю, что дальше будет только хуже. Выйти из дома мешают муки совести. Каждый раз, когда собираюсь на улицу, чувствую такой стыд, что это чувство загоняет меня обратно в уединение комнаты. Я оказался не способен покинуть дом, словно ничего не случилось, словно жизнь осталась такой же какой и была. Кеннеди лежала на больничной койке… поломанная.
В понедельник, когда появился в школе, оказалось, что все кругом заняты одним единственным делом – обсуждают происшествие. Рядом с моим шкафчиком в коридоре стоит компания девчонок, и я подслушиваю их разговор, съеживаясь от того, что они говорят.
— Представляешь, что случилось с Кеннеди? — шепчет одна другой.
Я чуть не врезаюсь головой в металл шкафчика.
— Представляю. Кто-то сбил ее и даже не оказал помощь. Какой же сволочью надо быть, чтобы так сделать? — отвечает другая.
Больше не могу слушать. Забрасываю вещи в шкафчик и отправляюсь на первый урок. Но это не помогает. Все вокруг, включая Марка, заняты разговорами о Кеннеди.
Нужно было остаться дома. Жалею, что сегодня утром вытащил задницу из постели. Если бы не бейсбол, то я был бы где угодно, только не здесь.
— Где ты был в воскресенье? Крейг устраивал покер. Я, наконец отыграл все, что продул две недели назад, — рухнув на стул рядом со мной спрашивает Марк, прервав болтовню с девчонками-второкурсницами, мечтательное выражение в глазах которых не поддается точному определению: то ли привлекательное, то ли навязчивое.
Невысокая блондинка с взглядом полным желания машет мне. Господи боже!
— Слонялся по дому. Пришлось помочь матери кое с чем, — вру я, переключая внимание на чересчур бойкую блондинку. Я скалюсь ей в ответ – а почему, собственно, нет. Играю, как могу. Марк, кажется, не заметил моего вранья или ему на самом деле все равно.
Остаток школьного дня прошел в том же духе. Все говорят о том, что какой-то гад переехал Кеннеди и оставил ее на дороге. Истории отличаются друг от друга, некоторые просто неправдоподобны. Кто-то даже заявил, что она сама бросилась под колеса машины в попытке совершить самоубийство. Слышать подобное становится невыносимо. Все эти слухи лишь усугубляют мое раскаяние. Я не привык к этому чувству. Никогда раньше не сожалел ни о чем. Вообще никогда.