Когда наступит тьма
Шрифт:
– Нет, мы пытаемся улучшить качество товара.
– Товара? – Сантига вскочил вне себя. – Моя повесть никакой не товар! Это произведение искусства!
– Хорошо, – примирительно сказал Корица, как бы уступая. – Но название никуда не годится.
– Мать вашу…
Все трое стояли вокруг стола, и воздух можно было резать ножом. По прошествии бесконечных тридцати секунд, похожих на те, что выдались доктору Тарда перед смертью, Сантига обреченно сел на стул.
– Какое же вы предлагаете название?
Мужчины переглянулись. Наступило неловкое молчание. Они стали рассаживаться,
– «Износ», – сказал Корица.
И снова тишина; еще тридцать предсмертных докторских секунд, а Сантига все повторял про себя: износ, износ, износ… Износ?
– А почему же износ? – спросил он, теперь переводя взгляд с одного на другого.
– Для меня это очевидно, – ответил Корица.
– А для меня нет. Какое отношение имеет износ к производству молочных продуктов?
– Ну как, прямое, явное. Коровы и все прочее, так ведь?
Снова молчание, теперь еще дольше, как две полуминуты доктора Тарда. И вот Сантига помотал головой, улыбнулся и сказал: возможно, название и вправду неплохое. И обратился к Бауса:
– Простите. Мне нужно зайти в туалет. Нервы, знаете ли…
– За дверью налево, в конце коридора.
Сантига встал и направился туда, куда ему сказали. И как только он закрыл дверь:
– Думаете, попался?
– Сомневаюсь, инспектор. А почему вы сказали «Износ»?
– Ну, вы же молчали как рыба.
– Я от страха сам не свой. Ничего в голову не лезет.
– Лучше было сморозить что угодно, чем так молчать. – Он едва заметно улыбнулся. – К тому же название «Износ» гораздо лучше, чем этот идиотский «Паук». Что он вообще имел в виду?
– Откуда мне знать. Я же вам сказал, что у него не все дома.
– Я только то и понял, что книга про коров.
– Про каких таких коров?
– Он сказал, что про коров.
– Что ж вы мне раньше не сказали?
– Вы его сами ясно слышали!..
– Да нет там никаких коров, черт бы их драл!
Инспектор Корица выбежал из кабинета и открыл дверь в туалет. Сантиги и след простыл. Его обостренный нюх почуял опасность, и он оставил пальто в кабинете, как ящерка отбрасывает хвост, чтобы скрыться из лап хищника.
* * *
Арнау Маури сидел в комнатке, забитой книгами, чрезвычайно довольный. Ему понравился этот образ, пришедший ему в голову, пока он писал: пальто Сантиги как хвост ящерки, прелестно, чудесно. После такого количества острых ощущений было очень приятно посвятить вечер творчеству. Писать и наконец дойти до триумфального, уже продуманного финала. На несколько секунд он замер с открытым ртом и тяжело дыша, как бегун на финишной прямой.
И тут явилась мать и, как всегда, все испортила: бум, с размаху открыла дверь, перепугала его до смерти, сказала какую-то глупость и спугнула вдохновение, рассеяв волшебство. Оказывается, ей нужно было сообщить, что она будет в баре, а то Роза говорит незнамо что.
– Хорошо. Только закрой, пожалуйста, дверь.
Мать обиделась и ушла, сухо хлопнув дверью изо всех сил. А Маури все проклял, потому что волшебство момента при этом улетучилось. Хорошо еще, что он продолжал ощущать невыразимый экстаз, порожденный страхом того, что в любой момент полиция может опять постучать в дверь.
Он распечатал последние страницы с трепетом. Почти с благоговением: даже пролил две-три слезы. Добавил окончание последней главы к стопке уже готовых листов и сложил все в конверт. Потом взял карточку со своим именем и каллиграфическим почерком написал:
Многоуважаемая госпожа Пилар Брандаль,
предлагаю Вашему вниманию повесть под названием «Износ», на бумажном носителе и в электронном формате. Уверен, что она Вам понравится. Кроме того, я знаю, что, если она Вас заинтересует, прибыль от ее продажи будет немалой. С нетерпением жду ответа. Также заранее довожу до Вашего сведения, что, если по какой-либо почти невероятной причине Вы решите мне отказать, я покончу с собой.
Искренне Ваш,
Арнау Маури.
Тезей
С точки зрения многих теоретиков, то, что убийцы часто поддаются искушению вернуться на место преступления, – не более чем литературная условность. Тезей
1
– Ты любишь Петрарку?
Тишина. Он присел на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с женщиной, сидящей в крайне неудобном положении: руки у нее были связаны за спиной. Чтобы не смотреть ему в лицо, хотя и скрытое за маской, отдаленно напоминающей персонажа древнегреческой мифологии, жертва опустила глаза. Очевидно, она собиралась что-то ему сказать, но потом передумала, украдкой взглянула на незваного гостя и снова потупилась.
– Да, очень, – призналась она чуть слышно.
Взломщик схватил книгу и бросил ее в огонь. Женщина только сглотнула и сделала над собой усилие, чтобы не пролить ни капли слез da’ piu belli occhi mai splendesse[70].
– Тебя не должно было тут быть, – сказал он, как будто упрекая ее.
– Я здесь живу. Что вам тут понадобилось?
– Какая херня. Петрарка, – задумчиво произнес он, вставая на ноги.
– Вот возьму и снова закричу.
Мужчина даже не обернулся и продолжал разглядывать полку с книгами. И ограничился словами, я тебя уже предупреждал, еще раз крикнешь, убью.
– Но что вам тут понадобилось? А? Что вам нужно? У меня нет…
– Мы пришли, чтобы освободить тебя от бремени владения тремя дорогостоящими картинами и пятью бесценными инкунабулами.
В ответ она не смогла удержаться и вскрикнула; мужчина подошел к ней и ударил кулаком по губам. Его сообщники, орудовавшие на втором этаже, на несколько мгновений притихли. Спокойно, сказал Тезей тем, кто был наверху, поднявшись на одну ступеньку лестницы. И снова обратился к женщине, у которой изо рта шла кровь и пара зубов были сломаны: