Когда Ницше плакал
Шрифт:
…Сегодня я заметил, как сильно он изменился… Стал более искренним… Он перестал льстить, он больше не пытается сделать себя сильнее, демонстрируя мою слабость.
…Эта лобовая атака на симптомы, которую он попросил меня устроить, это жуткое барахтанье на мелководье! Ничего хуже я не делал. Я должен превозносить, а не унижать! Он как ребенок, которого нужно шлепать, когда он начинает плохо себя вести, когда это приводит к его деградации. И к моей тоже! ЕСЛИ ВРАЧЕВАНИЕ УНИЖАЕТ ВРАЧА, МОЖЕТ ЛИ ОНО ПОЙТИ НА ПОЛЬЗУ ПАЦИЕНТУ?
Должен быть более возвышенный
ПИСЬМО ЛУ САЛОМЕ ОТ ФРИДРИХА НИЦШЕ, ДЕКАБРЬ 1882 ГОДА
Дорогая моя Лу,
Не пиши мне такие письма! Зачем мне эта гадость? Надеюсь, ты сможешь вырасти в моих глазах и мне не придется презирать тебя.
Но Лу! Что за письма ты пишешь? Такое могут писать мстительные похотливые школьницы! Зачем мне эта жалость? Пойми, я хочу, чтобы ты выросла в моих глазах, а не упала в них. Как я могу простить тебя, если я не смогу снова увидеть в тебе то существо, ради которого ты можешь когда-нибудь все-таки получить прощение?
Прощай, моя дорогая Лу, мы не увидимся больше. Береги свою душу от таких поступков и делай добро другим, особенно моему другу Рэ, раз уж ты не смогла сделать добро мне.
Не я создал этот мир, Лу. Жаль, иначе бы я смог взять на себя всю вину за то, что с нами случилось то, что случилось.
Прощай, дорогая Лу, я не дочитал твое письмо до конца, но я и так прочел достаточно…
Ф. Н.
ГЛАВА 19
«У НАС НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ, Фридрих. Мне становится только хуже».
Ницше сидел за столом и писал; он не услышал, как вошел Брейер. Теперь он обернулся, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал.
«Я напугал вас, Фридрих! Должно быть, чудно видеть врача, входящего в твою палату с жалобами на то, что ему становится хуже! Особенно когда он безукоризненно одет и с профессиональной небрежностью несет свой черный врачебный чемоданчик!
Но, поверьте мне, мой внешний вид обманчив. Мое белье влажное, рубашка прилипла к телу. Берта — это наваждение, это веретено в моей голове. Оно затягивает любую светлую мысль!
Я не виню вас, — сказал Брейер, усаживаясь к столу. — Отсутствие прогресса — это моя вина. Я сам попросил вас организовать лобовую атаку на это наваждение. Вы правы — мы недостаточно глубоко проникаем. Мы подстригаем листья, а должны бы выпалывать сорняки».
«Да, мы ничего не выпалываем! — согласился Ницше. — Мы должны пересмотреть выбранный нами подход. Я тоже растерялся. Наши последние сеансы были фальшивыми и поверхностными. Посмотрите, что мы пытались сделать: выдрессировать ваш мозг, взять под контроль поведение! Дрессировка и формирование навыков поведения! Так с людьми не работают! Мы же не дрессировщики!»
«Да, да! После последнего сеанса мне казалось, что я медведь, которого учат стоять и танцевать».
«Вы совершенно правы! Учитель должен возвышать людей. Вместо этого во время наших последних встреч я унижал вас, да и себя вместе с вами. Нельзя бороться с человеческими проблемами животными методами».
Ницше встал и сделал приглашающий жест в сторону камина, ждущих их стульев: «Пойдемте?» Как только они сели, Брейеру пришло в голову, что будущие «лекари отчаяния» откажутся от традиционных медицинских инструментов — стетоскопа, офтальмоскопа, отоскопа, — но со временем и они разработают свою собственную систему снаряжения,
«Итак, — взял слово Брейер, — вернемся туда, где мы были до того, как я все испортил, предложив лобовую атаку на одержимость. Вы выдвинули теорию, в соответствии с которой Берта есть отвлечение, а не причина, а истинным локусом моего Angst является терзающий меня страх смерти и безбожие. Может, так оно и есть! Я могу допустить, что вы правы! Вне всякого сомнения, одержимость Бертой позволяет мне оставаться на поверхности бытия, не оставляя мне времени на мрачные или более глубокие мысли.
Но, Фридрих, ваше объяснение не кажется мне вполне исчерпывающим. Во-первых, остается неразгаданной загадка „Почему именно Берта?“. Почему изо всего многообразия механизмов защиты от Angst я выбрал именно этот дурацкий способ? Почему не какой-нибудь другой метод, не какая-нибудь другая фантазия?
Во-вторых, вы утверждаете, что Берта стала всего лишь средством, отвлечением моего внимания от основной проблемы — Angst. Но „отвлечение“ — слабое слово. Оно не способно с достаточной долей объективности описать силу моей одержимости. Мысли о Берте обладают сверхъестественной притягательностью: в них заложен некий мощный потаенный смысл».
«Смысл! — Рука Ницше резко опустилась на подлокотник стула. — Вот именно! Я думал об этом же с тех пор, как вы ушли вчера. Ваше последнее слово — „смысл“ — может оказаться ключевым. Может, с самого начала нашей ошибкой было то, что мы не уделяли должного внимания смыслу вашей одержимости. Вы говорили, что устраняли каждый истерический симптом Берты через выявление первопричины его появления. А также о том, что этот метод поиска первопричины неприменим к решению вашей собственной проблемы, так как первопричина появления одержимости Бертой вам уже известна, — все началось с вашей встречи, ситуация обострилась с вашим расставанием.
Но может оказаться и так, — продолжал Ницше, — что вы нашли неверное слово. Может, все зависит не от первопричины возникновения, то есть первого появления симптома, но от его смысла! Может, — здесь Ницше почти перешел на шепот, словно собирался выдать тайну огромной важности, — может, симптомы несут в себе послание смысла и могут исчезнуть только тогда, когда их смысл понят. Если это действительно так, наша следующая задача ясна: если мы хотим справиться с симптомами, мы должны определить, какой смысл несет в себе ваша одержимость!»
И что дальше, думал Брейер. Что нужно делать, как можно найти смысл одержимости? Возбуждение Ницше передалось и ему, так что он ожидал дальнейших инструкций. Но Ницше откинулся на спинку стула, вытащил гребешок и занялся расчесыванием усов. Брейера охватило напряжение и раздражение.
«Ну же, Фридрих, я жду! — Он потер грудь, глубоко дыша. — Это напряжение здесь, в груди, нарастает с каждой минутой. Скоро будет взрыв. Я не могу избавиться от него. Скажите, с чего мне стоит начать? Как я могу найти смысл, который я сам от себя и спрятал?»