Когда объявят лот 49
Шрифт:
— Но тем вечером, когда я была в театре, — сказала Эдипа, — Дриблетт использовал именно ватиканские строчки, он произнес слово «Тристеро».
Лицо Борца сохраняло безучастное выражение. — Что ж, его дело. Ведь он не только играл в спектакле, но и ставил его.
— Но было ли это, — жестикулируя, она описывала руками круги, — просто причудой? Взять другие строчки и никому даже об этом не сказать?
— Рэнди, — вспомнил коренастый третьекурсник в роговых очках, — когда его что-то мучило, на сцене так или иначе старался это выплеснуть. Он, наверное, просмотрел множество вариантов, чтобы почувствовать дух пьесы, не обязательно в словах, и возможно, именно таким образом он и нашел эту книжку с другой версией.
— Но тогда, — заключила Эдипа, — что-то должно
— Может да, — откликнулся Борц, — а может и нет. Вы думаете, сознание человека похоже на бильярдный стол?
— Надеюсь, нет.
— Пойдемте посмотрим неприличные картинки, — пригласил ее Борц, скатываясь с гамака. Они оставили студентов с пивом. — Микропленки с иллюстрациями к ватиканскому изданию. Мы с Грэйс сделали их тайком прямо в Ватикане, когда получили грант в 61-м году.
Они вошли в комнату — не то мастерская, не то кабинет. В глубине дома вопили дети и завывал пылесос. Борц опустил занавески, пошуршал в коробке со слайдами, выбрал несколько, включил проектор и нацелил его на стену.
Иллюстрации были выполнены в виде гравюр на дереве, грубое нетерпение увидеть законченный продукт выдавало в авторе любителя. Подлинная порнография создается кропотливыми профессионалами.
— Художник анонимен, — сказал Борц, — как и переделавший пьесу рифмоплет. Здесь Паскуале — помните, один из "плохих"? — и в самом деле женится на матери, тут целая сцена их брачной ночи. — Он менял слайды. — Вы получите общее представление. Обратите внимание, как часто на заднем плане маячит фигура Смерти. Добродетельный гнев, возврат к предкам, к средневековью. Ни один пуританин не впал бы в такую ярость. Кроме, разве что, скевхамитов. По мнению Д'Амико, это издание было задумано скевхамитами.
— Скевхамитами?
При Карле Первом Роберт Скевхам основал секту самых пуританских пуритан. Их центральный идефикс был связан с понятием предопределенности. Существовало два типа. Для скевхамита ничто не происходило случайно, Мироздание воспринималось как огромная хитроумная машина. Но одна из ее деталей — скевхамитская — отталкивалась от воли Бога, ее первичного двигателя. Остальные же отталкивались от некоего противоположного Принципа, воплощавшего нечто слепое, бездушное; жестокий автоматизм, ведущий к вечной смерти. Идея заключалась в том, чтобы завлечь новообращенных в богоугодное, исполненное цели скевхамитское братство. Но вдруг несколько спасенных скевхамитов обнаружили, что наблюдают витиеватое, как в часовом механизме, движение обреченных с нездоровым, завораживающим ужасом, и это возымело фатальное действие. Сверкающие перспективы аннигиляции соблазняли их одного за другим, пока в секте не осталось ни одного человека, включая самого Роберта Скевхама, который, подобно капитану, покинул корабль последним.
— Но какое отношение имел к ним Ричард Варфингер? — спросила Эдипа. Зачем им понадобилось делать неприличную версию пьесы?
— В качестве назидания. Они не больно-то жаловали театр. Это был их способ навсегда избавиться от пьесы, отправить ее в ад. А разве есть лучший способ проклясть навеки, чем изменить слова? Здесь нужно помнить, что пуритане были всецело преданы Слову, как литературные критики.
— Но в строчке о Тристеро нет ничего неприличного.
Он почесал затылок. — Это тоже укладывается в объяснение. "Святые звезды" — это Божья воля. Но даже она не сможет сохранить, или защитить того, кто ищет встречи с Тристеро. В смысле, если мы говорим, предположим, лишь о столкновении с похотью Анжело, то существуют, черт побери, способы ее избежать. Уехать из страны. Ведь Анжело простой смертный. Но бездушное Иное, которое и поддерживает в движении часовой механизм внескевхамитской вселенной, — это нечто совсем другое. Очевидно, они полагали, что Тристеро может послужить прекрасным символом Иного.
Возразить было нечего. И вновь с этим легким, головокружительным ощущением парения над бездной она задала вопрос, за ответом
— Одна из совершенно новых сфер, — ответил Борц, — открывшихся после редакции 57-го года. С тех пор нам удалось обнаружить любопытные старые источники. Мне сказали, что переработанное издание выйдет в следующем году. Но пока его нет. — Он заглянул в застекленный шкаф, забитый древними фолиантами. — Вот, — вынимая книгу в темно-коричневом шелушащемся переплете из телячьей кожи. — Сюда я запер свою «Варфингериану» от детей. Чарльз принялся бы сыпать вопросами, для которых я еще слишком молод. — Книга называлась "Отчет о необыкновенных странствиях доктора Диоклектиана Блобба среди итальянцев, для ясности снабженный поучительными рассказами из подлинной истории сей диковинной расы".
— К счастью, — сказал Борц, — Варфингер, подобно Мильтону, вел тетрадь, куда записывал цитаты из прочитанного. Вот откуда нам известно о «Странствиях» Блобба.
Книга изобиловала старинными окончаниями, существительными с заглавной буквы, литеры «s» походили на «f», а вместо «i» стояли «у». — Я не могу это прочесть, — произнесла Эдипа.
— Попытайтесь, — сказал Борц. — Мне надо проведать ребят. Кажется, это в седьмой главе. — И исчез, оставив Эдипу перед дарохранительницей. Как оказалось, нужна была восьмая глава — рассказ о том, как автор лично столкнулся с разбойниками Тристеро. Как-то раз Диоклетиан Блобб пересекал пустынную гористую местность в почтовой карете, принадлежащей системе "Торре и Тассис", что, как поняла Эдипа, было итальянской версией "Турна и Таксиса". Внезапно у берегов водоема, именумого Блоббом Озером Благочестия, их остановили пара дюжин всадников в черном, которые завязали жестокую беззвучную битву на дующем с озера ледяном ветру. Грабители пользовались дубинками, аркебузирами, мечами, стилетами, а под конец — шелковыми платками, дабы отправить на тот свет всех, кто еще дышал. Всех, кроме доктора Блобба и его слуги, которые с самого начала отмежевались от потасовки, как можно громче заявив, что они британские подданные, и даже время от времени "бесстрашно распевали наиболее действенные из наших церковных гимнов". Зная страсть Тристеро к секретности, Эдипа удивилась, что им дали уйти.
— Может, Тристеро намеревались открыть в Англии представительство? предположил Борц пару дней спустя.
Эдипа не понимала: — Но к чему щадить невыносимого, нудного козла вроде Диоклетиана Блобба?
— Таких, как он, слышно за милю, — пояснил Борц. — Даже на холоде, даже при их кровожадности. Если бы я хотел, чтобы моя весточка отправилась в Англию — вроде как проложить себе дорожку, — я подумал бы, что он самая подходящая кандидатура. Тристеро в те дни обожали контрреволюцию. Взгляните на Англию: король вот-вот лишится головы. Прекрасное начало.
Собрав почтовые мешки, предводитель разбойников вытащил Блобба из кареты и обратился к нему на превосходном английском: "Мессир, вы стали свидетелем гнева Тристеро. Знайте, милосердие нам не чуждо. Поведайте о наших деяниях королю и парламенту. Расскажите им, что мы всегда добиваемся своего. Что ни буря, ни схватка, ни лютые звери, ни одиночество пустынных земель, ни тем более узурпаторы принадлежащего нам по праву имущества не смогут встать на пути наших курьеров". И, оставив нетронутыми англичан с их кошельками, разбойники в шелестящих на ветру, словно черные паруса, плащах исчезли там, откуда появились — в залитых сумерками горах.
Блобб пытался навести справки об организации Тристеро, но везде наталкивался на застегнутые рты. Все-таки ему удалось кое-что разузнать. Как и Эдипе в последующие дни. Из мало кому известных филателистических журналов, предоставленных ей Ченгизом Коэном, из двусмысленной сноски в книге Мотли "Взлет Нидерландской Республики", из памфлета восьмидестилетней давности о корнях современного анархизма, из книги проповедей Августина, брата Блобба, также взятой из борцевой Варфингерианы, и из находок самого Блобба Эдипе удалось собрать следующие сведения о рождении этой организации.