Когда охотник становится жертвой
Шрифт:
— Иди сюда, красотка, — второй хлопает по сиденью дивана и кивком головы указывает на пол, между своих коленей. Со следующим придётся поработать ртом. Лишь бы не проблеваться. Первый расслабленно бухается рядом, затягивается сигаретой, выпускает дым в воздух. Прежде чем заглотить вялый, несвеже пахнущий член, Ривера вздыхает дым полной грудью. У этого второго, кажется, проблемы с потенцией. Эйса обсасывает его уже, наверное, целую вечность. К горлу медленно подкрадывается тошнота и паника — со сложными случаями она ещё не сталкивалась, налицо повод усомниться в её профессионализме. Она вздрагивает, когда слышит приглушенный стон боли через перекрытия потолка. Всё внутри замирает. Данэм ещё жив. Отчаянно вслушиваясь в звуки, Эйса механически дёргает головой, сдерживая желание посильнее сомкнуть зубы. Шея затекает, губы теряют чувствительность, член во рту опадает становясь мягким словно кусок сырого мяса. Давно забытое чувство стыда множится вместе с отвращением к себе, Ривера готова дёрнуться уже сейчас — оружие близко, но третий наверху — большая проблема. Ей нужны все трое в поле видимости.
— Хорош, ида-ка сюда, он сам додрочит. — Этот третий, самый здоровый и самый убогий на лицо, сбегает по лестнице через пару минут, он больно тянет её за волосы, отталкивает от дивана, вынуждая встать на колени, давит ей подбородок, всовывает ей в рот свой — здоровенный, каменный — прямо до горла. Слёзы брызгают из глаз, челюсть простреливает болью, нос упирается в густую поросль на лобке, глотка схлопывается в спазме — Ривера сейчас задохнется ко всем чертям, если он сейчас же её не отпустит. Она вцепляется ногтями ему в руку, эта рука резко дёргает её за волосы назад.
— Спрячь коготки.
Эйса слышит хруст собственных шейных позвонков одновременно с протяжным стоном удовольствия — второй, «проблемный», наконец-то разродился с помощью собственной руки. Ей становится по-настоящему страшно, когда двое, понимающе хмыкнув, застегивают ширинки и выходят из комнаты покурить.
— Прилетела на огонёк, птичка. Не обессудь.
Её могли узнать — эта мысль проносится в её голове вместе с хлёсткой пощечиной, с ударом ногой под рёбра, когда она валится на пол. С ударом по голове, со звенящей болью под сводами черепа приходит отчаяние и страх смерти, ледяной ужас, сковывающий по рукам и ногам. Сколько раз она его испытывала? Сколько раз она испытывала судьбу? Только теперь Оливер Данэм не придёт ей на помощь, теперь ей подыхать, как последней суке, такой смертью, которую она видела в кошмарах… Лишь после, когда её ставят на колени, всаживают в неё член и начинают душить, она понимает, что нарвалась на любителя экстремальных развлечений. Надежда ещё есть. Набрать побольше воздуха, изобразить удушение раньше, чем оно начнётся на самом деле, расслабиться и попытаться выжить — её грандиозная спасательная операция сужается до нескольких простых действий. Она повторяет их круг за кругом, пока не теряет сознание на самом деле.
— Мы только начали, эй, — ком дурно пахнущего виски со льдом летит в лицо, Эйса жадно хватает ртом воздух и трогает шею. Больно глотать. Ужас, тупая боль в голове, между ног и в горле, ярость и отчаянное желание жить сворачиваются в груди в тугую воронку, подначивая броситься на эту мерзкую тушу и вынуть из неё глаза. Она смотрит на него волком, жмется лопатками к дивану, едва удерживая себя на месте. Мужик это замечает.
— Полегче, — он вынимает оружие из кобуры, нарочито медленно, демонстрируя его перед ней во всей красе, снимает с предохранителя, уверенный в том, что напуганная шлюха не совсем понимает, что он делает, но понимает достаточно, чтобы напугаться ещё сильнее, кладёт пистолет на стол рядом с собой. — Веди себя хорошо.
Он разворачивается к ней задом, спускает штаны ниже, обнажая дряблые ягодицы с полоской длинных, чёрных волос между ними.
— Облизывай.
Эйса изображает смирение, приближается, вынуждает себя оставить на рыхлой, вспотевшей в плотных джинсах заднице лёгкий поцелуй, дурея от характерной вони. Сейчас или никогда. Проследив глазами до двери на улицу, где курят оставшиеся двое, Ривера ювелирным движением смахивает со стола оружие. Не теряя ни секунды, ни говоря ни слова, она приставляет дуло к анусу и делает выстрел. Один, другой, третий. Мужик орёт, пока у него хватает сил, падает на бок, елозит ужом по полу, оставляя под собой кровавый след, и затихает, изредка дергаясь в конвульсиях. Ривера перекатывается за диван, забирает с сиденья пистолет, так беспечно забытый вторым охранником, суёт за пояс.
—Э-э-э, ты с ней так быстро?! — остальные вернулись на выстрелы, уверенные в том, что пристрелили тёлку, никак не наоборот. Ривера стреляет из-за спинки дивана, попадает прямо в лоб тому, в чьих руках было оружие. Второй не успевает ничего сделать — Эйса простреливает ему пах. Член, над которым корпела чёртову кучу времени.
— Открой рот.
Она подходит к скулящему на полу охраннику.
— Открой рот, и я тебя добью.
Ей подчиняются. С каким-то необъяснимым удовольствием она всаживает пулю в чёрный провал чужой глотки. После она влетает по лестнице на второй этаж, выбивает ногой дверь — на адреналине откуда-то взялись силы — и замирает на пороге.
Кровь. Слишком много крови. Голое тело, привязанное к стулу, мало напоминает ей Данэма. Оно сплошь в сизых пятнах гематом, в бордовых потёках крови, в широких полосах ножевых — края ран раздвигали, чтобы причинить ещё больше боли, и чем-то обрабатывали — кислотой или химией — чтобы наверняка свести с ума. Глядя на это, Ривера забывает о своей боли, о том, что у неё самой липко кровит между ног, о том, что болит шея, голова, рёбра…
— Данэм, — она пытается поднять его опущенную голову, пытается привести в сознание. — Оливер!
Эйса шарит по столику с окровавленными инструментами пыток, стараясь не разглядывать их, не представлять, как их только что применяли, она ищет что-нибудь, что может перекусить пластиковые стяжки на его руках и ногах. Кусачки. С пятнами крови. Проклятье. Она заходит за спину, видит его руки.
— Пресвятая Дева!
У него нет указательных пальцев, первые фаланги повреждены, словно с них пытались выжечь отпечатки. Эйса щёлкает лезвием. Руки повисают вдоль стула плетьми, Данэм безвольным мешком валится вбок.
— Оливер! — тщетно пытаясь вернуть ему сознание, она кое-как устаканивает его тело на стуле, принимается за ноги. В разорванной штанине виднеется белые осколки костей — у него раздроблено колено. — Да твою же мать!
Данэм медленно поднимает голову, открывает глаза. Он не может сфокусировать взгляд, он её не видит. Они что-то сделали с его зрением.
— Я списан. Добей, — у него удивительно твёрдый голос. Будто тело не его, будто Оливер Данэм стоит где-то у неё за спиной и с ухмылкой наблюдает, как она возится с чужим обезображенным трупом. Эйса невольно дёргает плечами. Списан. Без пальцев он уже не нажмёт на спусковой крючок. Без глаз не увидит цель. Его карьера окончена, а для мирной жизни такие парни не годятся.
— Не дождёшься! — Эйса кричит прямо ему в лицо. Она добралась сюда не для того, чтобы сдаться. С пальцами или без, слепой, как крот или зоркий на сто десять процентов, она вытащит его. Она должна ему кучу своих жизней. Она заберёт его с собой в чёртов закат, и пусть Маккормик с Холтом грызут друг друга хоть всю жизнь, они выходят из игры. — Ты не представляешь, что мне пришлось пережить, чтобы тебя достать!
— Что ты натворила?
— Закрой рот и шевелись.
На пределе всех сил Ривера тащит на себе сотню килограммов, потому что Данэм едва способен идти. У двери она вешает на себя до кучи сумку с его вещами; спустившись с лестницы, мимоходом обшаривает карманы у трупов охраны. Им пригодится наличка и патроны.