Когда она сказала да
Шрифт:
Она слепо обвела взглядом расстилавшийся за окном пейзаж.
— Поместье? Да, мы могли бы…
— Не Эмберделл. Я отдам его в управление Генри, — перебил Рен. — Пока я болел, для меня это место было достаточно хорошо, но теперь, когда выздоровел и обрел желание жить, вряд ли мне захочется и дальше прозябать здесь.
— Пожалуй, я могу это понять.
Она бросила последний, полный затаенных желаний взгляд на Котсуолдс, сглотнула слезы и решительно отвернулась.
—
— Боюсь, не мы. Я. Меня вновь призвали на службу. Возвращаюсь к той работе, которую выполнял раньше, до того как был ранен.
— Возвращаешься? Снова станешь шпионом?
— Да, — коротко кивнул он, — но предпочитаю, чтобы ты держала эту небольшую подробность при себе.
— Но… разве ты будешь жить не в Лондоне? — прошептала Калли.
Рен пожал плечами.
— Я еду, куда меня посылают. В Англию, Францию, Португалию… возможно, в Россию.
Она с трудом откинулась на подушки.
— Россия? Это так далеко…
— Чем дальше, тем лучше, — ответил Рен с энтузиазмом, которого не испытывал. — Мне не терпится покинуть это тоскливое место. Я чувствую себя так, словно долгие годы пробыл в тюрьме. Теперь благодаря тебе я свободен.
Глубоко вздохнув, он подошел к окну, со стуком захлопнул его и задернул шторы.
— Довольно этого холода. Я разожгу огонь, хорошо?
Она слабо подняла руку.
— Нет. Подожди! Рен… а как же мы… как наш брак?
Рен фальшиво улыбнулся.
— Ну… аннулировать его невозможно, так что будем следовать ранее намеченному плану. Ты вернешься к семье, а я начну свою жизнь заново.
— Твою жизнь…
Калли стало плохо. Даже раненая, даже лежа в постели, наедине с болью и опийным туманом, даже тревожась за Атти, где-то в глубине души она все равно была счастлива.
Счастлива в своей любви к нему, счастлива в уверенности, что когда-нибудь он тоже полюбит ее, что нуждается в ней. Что хочет видеть ее рядом… всегда.
Да, она знала его только больным. Только искалеченным и сломленным. Этот мужчина… деловитый, резковатый, да он ли это? Тот ли, которым был раньше? Тот, который писал колоритные письма старому кузену? Тот, кто завоевал своей отвагой уважение принца-регента?
Мужчина, когда-то любивший другую женщину. Ту, которой нравились шарфы цвета павлиньего пера.
Калли прижала кончики пальцев ко лбу, пытаясь унять растущую боль. Пытаясь заставить себя понять.
— Значит, меня ссылают в Лондон, ждать твоего возвращения в Уортингтон-Хаусе?
— Калли, меня не будет очень долго. Теперь мне будет трудно менять внешность. С другой стороны, начальство считает, что изуродованное лицо может стать преимуществом. Люди не склонны слишком пристрастно расспрашивать человека со шрамами. Полагаю, они не захотят знать о моем прошлом больше, чем это необходимо.
Все это звучало ужасающе, но вполне логично. Он был очень хорош в своем деле. И, очевидно, любил эту жизнь. Нуждался в приключениях. В опасности.
Куда больше, чем в ней. Это видно.
«Что делать, когда любишь человека больше, чем он — тебя?
Неужели останешься… будешь ждать, гадать, волноваться? Пытаться заслужить эту любовь, всегда чувствовать себя так, словно недостойна его. Молить о малейшем знаке внимания, улыбке, ласке…»
А если она останется? Он возненавидит ее, и что она будет делать здесь, в поместье? Остаться, сидеть и ждать, как покорная собачонка, в надежде на подачку?
Боль была невероятной. Она навалилась на Калли, убивая сладостные надежды, душа только что родившиеся мечты.
Гордость Уортингтонов боролась со слезами, но ослабленная раной, проиграла сражение с напором эмоций.
Слезы текли медленно, непрерывно, падая на руки, сбегая по запястьям…
«Прекрати!»
Бесполезно.
— Я не хочу ехать, — прошептала она. — Пожалуйста. Хочу остаться с тобой.
— Но я не останусь. Я уезжаю, хотя сам не знаю, куда. Вряд ли ты можешь последовать за мной.
Последовать за ним. Как послушная собачка.
Но ей все равно. У нее нет гордости. Осталась только боль. Внутри и снаружи. Тело и сердце.
— Рен, я люблю тебя, — вырвалось у нее. — Не… не заставляй меня уезжать. Почему мы не можем жить, как раньше?
— Здесь? Неплохое место, чтобы умереть, любовь моя, но жить?!
Он никогда раньше не называл ее своей любовью. Беспечно. Не имея в виду ничего серьезного, словно зеленщик-кокни, пытающийся очаровать покупательницу, чтобы продать побольше яблок.
Он впервые произнес это слово и так небрежно… между прочим…
Внутренности свело от муки, обиды, гнева и чего-то вроде отчаяния.
Он неодобрительно воззрился на нее:
— Калли, моя работа крайне важна. Я служу Англии. Спасаю жизни. Не хочешь же ты на первое место поставить свое счастье, а не благо людей?
Это был удар ниже пояса, недостойный человека, который когда-то считал, что сражается честно. Но неважно, как низко он пал, главное, чтобы она оставила его… и выжила.
Калли с трудом выпрямилась и потянулась к нему.
— Пожалуйста, Рен, я этого не вынесу! Не смогу. Пожалуйста, скажи, что ты жестоко пошутил и хочешь, чтобы я осталась… что ты тоже мечтаешь остаться со мной.