Когда позовет судьба
Шрифт:
День и ночь у ее окошка толпились зеваки, всячески понося сообщницу бандитов, вместе с преступниками обманувшую целый город. Собственно, Кристин не имела права злиться на них. Она ведь и в самом деле совершила все то, в чем ее обвиняли: отобрала у помощника шерифа лошадь; помогла Джеку Пэришу, известному грабителю, стать начальником полиции; вместе с ним разрабатывала план побега для его сообщников; угрожая жизни и здоровью представителя закона, держала его взаперти в течение нескольких суток.
Если и было кого обвинять, так только себя — за то, что поверила в возможность быстрого перевоспитания негодяя,
Свернувшись в комочек, она опять и опять искала то слабое звено, из-за которого порвалась вся цепь. Но ничего не всплывало в памяти, разве что его легкая отстраненность в день перед бегством. Тогда она не придала этому значения…
Из глаз против воли потекли слезы, когда Кристин вспомнила, как нежен был Джек в последнюю ночь, как чутко помогал ей плыть по океану чувств. В ту ночь он показал, как ценит ее близость… чтобы на другой день вдребезги разбить все ее иллюзии…
Кристин вытерла глаза и пообещала себе, что не станет больше плакать из-за Джека. Пора было все силы направить на то, чтобы выбраться на свободу. Завтра суд, и надо подготовить хоть какие-то аргументы в свою пользу. Конечно, придется лгать, убеждая присяжных, что она не знала, кто такой Джек Пэриш и что именно он замыслил. Одна беда: в глазах закона не менее серьезны обвинения в конокрадстве и похищении человека. Похищенный являлся одновременно главным свидетелем, и тут уж ничего не поделаешь.
Льюис… От одной мысли о нем по коже пробегали мурашки. За время заключения Кристин он не упускал случая поизмываться над ней: по его распоряжению кормили ее плохо, еда всегда была холодной и невкусной. Он навязывался ей с глумливыми беседами, скабрезно шутил и все намекал, что при определенных условиях может смягчить свои показания…
Однажды он влетел в камеру с ее сумкой в руках и стал извлекать из нее предмет за предметом. Вынул ключи, электронную записную книжку, швырнул на пол массажную щетку и эластичную повязку для волос. Наполовину опустевший пакет с орешками в шоколаде понюхал и сунул в свой карман. С оскорбительным смешком извлек целлофановый пакет с запасным бельем, тоже бросил на пол. Наконец вынул из сумки ее пистолет и направил его на Кристин. Она напряглась: снова вспыхнула надежда. Если бы ощутить свои пальцы на рукоятке этого верного оружия!
— Поосторожней с ним, — сказала она спокойно.
Льюис рассмеялся, не отводя пистолета.
— Как ты заряжаешь эту штуку? Объясни, а то он сработает в моих руках ненароком — ты же и пострадаешь.
Кристин не ответила, заметив, что пистолет на предохранителе. Льюис тут же пощупал предохранитель:
— А это зачем?
— Стрельни себе в голову — поймешь, — хмуро ответила она.
Льюис снял-таки пистолет с предохранителя и пальнул в потолок. Раздался оглушительный грохот, с потолка посыпалась щебенка.
— Неплохое оружие, — ухмыльнулся Льюис, отряхиваясь от известки, и заткнул пистолет за пояс. — Я забираю эту малютку себе.
Надежда на то, что Льюис попросит ее объяснить действие оружия, испарилась, и, когда
Судорога перехватила горло. "Мадам, затащившая меня сюда, — прошептала Кристин. — Мне что же, придется умереть здесь?"
22
Джек со своим конем прятался в кустарнике за кроной могучей сосны: нижняя половина лица прикрыта красным платком, револьвер за поясом. Он взглянул на карманные часы: пятнадцать тридцать. Почтовая карета с пунктуальностью, всегда отличавшей почту, приближается к ним. Хэнк и Бобби дежурят по другую сторону дороги, на некотором расстоянии друг от друга, чтобы отрезать жертве путь к отступлению… Вот дилижанс замедлил ход на крутом подъеме; когда он достигнет вершины холма, Джек должен выскочить из засады, схватить лошадей под уздцы и остановить карету.
Обычно предвкушение схватки пьянило Джека, но на этот раз он был в состоянии холодного безразличия. Проснувшись, он слышал, как Боб с Хэнком рассуждают об излишнем его мягкосердечии. Это была их вечная тема. Изменилось же в последнее время совсем другое. Раньше ему нравилось беспрестанно рисковать: это заставляло напрягать мозги, разрабатывая план захвата, наполняло ощущением силы, рождало чувство мстительного удовлетворения — подобие гордости. Но сейчас от его романтически-рискованных планов оставался омерзительный привкус, и он ломал голову над тем, когда и при каких обстоятельствах произошла эта перемена.
Кристин спрашивала как-то, почему он стал "Робин Гудом", и он честно признался: ему это нравится. Отчего же сейчас его тошнит при мысли, что снова приходится грабить? Уж не от страха ли за себя, не из боязни ли, что его убьют, и тогда он никогда больше не увидит Кристин? Или дело не в этом, а в трезвом осознании: его собственная жизнь похожа на дилижанс, который с нарастающей скоростью несется по крутому склону в пропасть, и если не притормозить лошадей, то гибель неизбежна?
Он увидел клубящуюся под колесами экипажа дорожную пыль, услышал скрип осей, с усилием крутящихся на подъеме, — и внезапно ощутил себя совершенно беспомощным. Вновь вернулась прежняя мысль: если он погибнет сегодня, он никогда уже не увидит Кристин, а ведь этого он жаждет больше всего на свете — видеть ее улыбку, слышать ее мелодичный голос, любоваться упрямым блеском серых глаз, почувствовать на губах поцелуй, который красноречивее слов скажет о том, как истосковалась она по его ласке; ему хотелось всецело и без остатка раствориться в ней…
К тому мгновению, когда коренные показались на вершине холма, Джек уже сделал выбор: затаившись со своим конем в зарослях, он дал дилижансу проехать мимо.
Но Хэнк, не зная о решении брата, выскочил из-за большого валуна на своем жеребце и поскакал к дилижансу. Джек выругался сквозь зубы: если не прийти ему на помощь, братец опять попадет за решетку. Вот и Боб включился в осуществление плана. Ничего не поделаешь!..
Присоединившись к партнерам, Джек смерил брата уничтожающим взглядом и мгновенно навел дуло на кучера: