Когда приходит ответ
Шрифт:
А вот Белковская не пошла к нему в лабораторию. Хотя все старые обиды были забыты, и он весьма одобрил ее выпускную работу, и даже стал говорить про нее «моя ученица», а она про него «мой учитель», все же она, кажется, предпочитала, чтобы власть этого учителя была подальше. Сказала: ее интересуют вопросы телемеханизации городского хозяйства, — и поступила в проектное бюро.
Женскую часть в лаборатории представляла одна лишь Верочка Хазанова. Курносая, смышленая и не очень разговорчивая. И на том спасибо. Остальные ее деловые качества Мартьянов держал под подозрением, — ну в силу того, что она все-таки «из женской части».
Зато у него надежный, проверенный
Каждый из них, сидящих тут за столами лаборатории, может задать тот же вопрос, что мучит сейчас все больше и больше самого Мартьянова. Что бы ни изучал, ни строил каждый за своим столом, он возится с кнопками, контактами, переключателями, с лабиринтами соединений, из которых извлекается искомое телемеханическое действие. Хоровод релейных схем. Они распространяются, протягивая свои щупальца, уже не только в телефонии, или на железных дорогах, или в энергосистемах… Сколько было волнений тогда у Мартьянова с первым диспетчерским щитом! А теперь не прошло и двух пятилеток — каждая порядочная станция оборудуется телемеханическими устройствами с их релейной начинкой. Щупальца тянутся дальше. И к металлургическим печам, и в угольные шахты, и к сборочным цехам, и к водопроводным станциям, и в пожарные депо, и в морские и воздушные порты… Всюду пробуют, примериваются, пытаясь возложить на релейные схемы всё новые и новые обязанности. Схемы разрастаются, усложняются, запутываются.
А кто же подумает о том, как с этими схемами справляться? По каким правилам, по каким законам надо строить их, чтобы извлекать из них нужное действие? Управление, сигнализацию, контроль… Да и есть ли они, эти правила и законы релейных схем?
Если и раньше возникал, мучил тот же вопрос, так ведь это было скорее его личным, мартьяновским делом, его любопытством, желанием помочь себе в релейных схватках. А теперь совсем другое. Теперь это уже и обязанность, его научная обя занность, раз уж он претендует на занятие наукой, хочет говорить ее языком и взялся руководить вот такой лабораторией академического института. Наука и должна находить правила, законы. Иначе, в чем же ее обязанность?
Весь свет ему теперь загораживали реле. Он нырял по эскалатору в метро (даже для москвичей — все еще приятная новинка), отдавался гулкому стремлению вагона по трубе туннелей, а сам, смакуя, подсчитывал, какая армия реле обслуживает бесперебойность и безопасность этого восхитительного подземного бега. Читал о строительстве канала Москва — Волга, о том, какие там гигантские ворота на шлюзах должны подчиняться команде «открыть — закрыть», какие мощные насосы будут перекачивать воду по ступеням, какая там нужна сигнализация, и думал: «Эге, без реле-то вам не обойтись!» И в обычном лифте видел их неприметную роль — тех контактных переключателей, что передают вызов и дают ход, и останавливают на этажах, и оповещают «занято» или «свободно». Даже в первом экспериментальном автомате-закусочной, куда забегал Мартьянов по холостяцкой привычке, находился предлог отдать должное исполнительности реле: ибо до десятка должно их сработать, чтобы человек мог, например, опустив монетку, выпить стакан газировки с сиропом. Реле, реле…
Если бы Мартьянову предложили изобразить эмблему технической эпохи, он наверняка нарисовал бы катушку из проволоки с лапками контактов. Реле!
Их нагромождают в схемах все больше и больше. Их делают теперь разных видов, с разными свойствами, для разных целей. И реле с одной парой контактов и со многими контактами, и реле постоянного тока, и реле переменного тока. И реле, действующие мгновенно, и реле с замедлением, рассчитанные на выдержку времени. И реле, настроенные на определенную полярность и на определенную частоту… Широчайшая гамма отлично сделанных и отлично действующих аппаратиков, позволяющих разыгрывать разнообразнейшие варианты переключений, — язык электрического разговора.
Но как все эти элементы, эти отдельные клеточки соединять? Как вызывать из их сочетаний нужное действие? Если из одних и тех же элементов можно составлять десятки и десятки различных комбинаций. Если один и тот же результат можно получать самыми разными путями. А какой лучше? Какой дает наиболее простую и выгодную схему?
Говорят иногда: схема как паутина. Смотря как понимать.
Паутина может означать и стройную целесообразность, а быть может, и просто путаницу, в которой увязнешь с головой.
Кто же даст ответ: по каким законам могут складываться и действовать эти релейные паутины?
Мартьянов опять окидывает взглядом свой научный отряд. Неужели так никто еще и не задумывается? Что там Вадим Карпенко? Сидит, хмурится, елозит карандашом по бумаге. Что, запутался в паутине? А где ключ, чтобы все это распутывать?
Ответа не было.
2
Едва Мартьянов растворил указанную ему дверь, как густой табачный запах ударил навстречу. Человек, сидевший в комнате за столом, казалось, целиком ушел в свое занятие. Кончиком остро отточенного карандаша водил он по линиям какой-то схемы, жуя в губах короткую потухшую папиросу. В пепельнице была их целая горка. А пожелтевшие кончики его пальцев говорили о том, что он любит мять и растирать в задумчивости окурки.
Мартьянов знал — про таких, как сидевший перед ним, говорят: «Тише, там работает схемист!» Один из тех, кто владеет секретами составления схем, кто умеет разбираться в сложной паутине, извлекая из сочетаний реле всевозможную автоматику. В каждой отрасли известен такой властелин, держащий в руках ключи релейных решений, отдавший изучению схем узко определенного назначения всю свою инженерскую жизнь, все свои порывы, прокуривший себя насквозь в муках предварительных, приблизительных, обещающих и отброшенных вариантов. Один посвятил себя телефонным коммутаторам, другой — железнодорожным стрелкам, третий — пожарной сигнализации. Но авторитет и власть их в своем кругу неоспоримы. И табачный дым вечно плавает над их склоненными головами, как священное воскурение.
Схемист! Это почти имя собственное.
— Из академии? — удивился схемист, когда Мартьянов назвал себя. — Ага, высокие материи!
Нелегкую роль взял на себя Мартьянов. Он вторгался в то, что было, может, самым деликатным, щекотливым в умении, в мастерстве, в искусстве этого человека. Хотел расспросить, каким инструментом владеет тот, чтобы вязать сеть релейных построений. Знает ли правила, законы?
Схемист покосился на него и сам ответил вопросом:
— А с какими схемами вам приходилось иметь дело?