Когда пробьет восемь склянок
Шрифт:
— Скурас? — Я употребил код, произнеся это имя с большим удивлением, словно до меня только сейчас дошло, что мне сказал Дядюшка Артур. — Но с чего вы взяли, что я его подозреваю? У меня нет никаких причин.
— Ага! — Конечно, в таком коротком слове трудно выразить удовлетворение, радость, облегчение, но Дядюшке Артуру это удалось без особого труда. — Но в таком случае зачем вы хотите туда пойти? — Если бы нас кто-нибудь подслушивал, то он уловил бы в голосе Дядюшки Артура нотки зависти и был бы прав. Дядюшка Артур имел только одну слабость: он был чудовищным снобом.
— Хочу побывать на его яхте, полюбоваться его разбитым передатчиком.
— Зачем?
— Давайте назовем это предчувствием, Анабелла, не больше.
Особенностью сегодняшнего разговора были длинные паузы. Наконец Дядюшка сказал:
— Предчувствием? Сегодня утром вы мне сказали, что напали на какой-то след.
— Было такое… Кроме того, мне бы хотелось, чтобы вы связались с Главным управлением почтового банка в Шотландии. А потом — с архивами некоторых дневных шотландских газет. Предлагаю «Глазго геральд», «Шоттиш Дейли экспресс» и особенно еженедельник «Обан таймс».
— Ага! — На этот раз облегчения не слышалось, только удовлетворение. — Это уже больше похоже на вас, Каролина. С какой целью?
Я сообщил ему, употребив при этом целую кучу его идиотских кодов имен, что именно я хочу и почему. Когда я закончил, он сказал:
— Я распоряжусь, чтобы мои люди немедленно, занялись этим. Думаю, что смогу собрать всю информацию, которая вам нужна, до полуночи.
— Тогда она уже мне будет не нужна, Анабелла. Полночь — это слишком поздно. В полночь мне больше вообще ничего не понадобится.
— Не требуйте от меня невозможного, Каролина. — Он пробормотал что-то себе под нос и добавил: — Сделаю все, что в моих силах, Каролина. Давайте договоримся на девять часов вечера.
— На четыре часа дня, Анабелла.
— На четыре дня? — Когда необходимо голосом показать, что собеседник требует невероятного, Дядюшка Артур мог дать мне сто очков вперед. — Ведь это четыре часа! Вы что, совсем спятили?
— Вы можете за десять минут посадить за эту работу десять человек. И двадцать человек — через двадцать минут. Разве найдется дверь, которая бы не открылась перед вами? А тем более — дверь заместителя начальника полицейского управления. Профессиональные преступники убивают не ради собственного удовольствия. Они убивают потому, что должны убивать. Они убивают, чтобы выиграть время. Для них жизненно важен каждый час. А если он жизненно важен для них, то для нас тем более. Или вы думаете, что мы тут имеем дело с профанами, Анабелла?
— Свяжитесь со мной в четыре, — сказал он несколько смущенно. — Постараюсь что-нибудь сделать. Каков будет ваш ближайший шаг, Каролина?
— Отправлюсь спать, — ответил я. — Попытаюсь немного прийти в форму.
— Ну конечно! — ответил он. — Особенно когда нам важен каждый час! Ведь нам нельзя терять время, Каролина! — С этими словами он оборвал связь. В его голосе слышалась горечь. Без сомнения, он был глубоко оскорблен. Но тем не менее Дядюшка Артур может позволить себе спокойно выспаться ночью — конечно, если он не страдает бессонницей. А это больше, чем я мог себе позволить. Я не был ясновидящим, не имел alter ego, но у меня были предчувствия, и такие, что их не запрятать в здании Эмпайр-Стэйт-Билдинг. И они касались «Шангри-Ла».
Будильник поднял меня ровно без десяти четыре. Мне было еще хуже, чем когда я после скудного обеда, состоящего из тушенки и консервированного картофельного пюре, улегся спать. Если бы старина Скурас был истинным джентльменом, он должен был бы пригласить нас на обед. Я не только старел, но и чувствовал это. Слишком долго я работал на Дядюшку Артура. Жалованье было хорошим, но условия работы и время — просто невозможные. Готов биться об заклад, что после второй мировой войны Дядюшка Артур в глаза не видел банки тушенки. Постоянная угроза, что жизнь твоя каждую минуту может оборваться, способна сломить даже очень стойкого человека.
Ханслет вышел из своей каюты в тот момент, когда я выполз из своей. Выглядел он не лучше меня. Если они вынуждены опираться на таких стариков, как мы, то дело грядущего поколения выглядит довольно жалким. Проходя по салону, я с раздражением думал о людях, считающих раем для прогулок на яхте Гебридские острова и бухту Торбея и утверждающих, что подобных мест в Европе больше нет. Судя по всему, они там никогда не бывали. Их родиной является Флит-стрит, а домом — то место, которое они никогда не покидают. Эта кучка людей не знает вообще ни о чем, а на вокзал Кинг-кросс смотрит как на северную границу цивилизованного мира.
Было четыре часа осеннего дня, но он больше походил на ночь. Солнце еще не зашло. Бессильное, оно еще долго будет пытаться пробить густые темные тучи, которые у горизонта превращались в чернильную массу. Хлесткий сильный дождь пенил воду залива, как масло на сковородке, и уменьшал и без того плохую видимость до четырехсот ярдов. Сам городок, который находился всего в полумиле за покрытыми сосняком холмами, лежал в глубокой темноте и, казалось, вообще не существовал. На северо-западе, на оконечности острова, я видел навигационные огни судна. Это, должно быть, Скурас возвращался после проверки новых стабилизаторов. В сверкающем чистотой камбузе «Шангри-Ла» шеф-повар, по-видимому, готовил роскошный обед, к которому мы не были приглашены. Я попытался отогнать подальше мысли о вкусной пище, но это мне не удалось. Пришлось примириться и последовать за Ханслетом в машинное отделение.
Ханслет присел рядом со мной, взял резервные наушники и положил на колени блокнот. Кроме многих прочих вещей, он умел стенографировать. Я мог только надеяться, что Дядюшка Артур сообщит нам кое-что, что Ханслет смог бы записать. Надежды мои в известной степени оправдались.
— Примите мои поздравления, Каролина, — сказал Дядюшка Артур, не теряя времени на предисловия. — Вы действительно кое на что наткнулись. — Если монотонному и невыразительному голосу можно придать оттенок теплоты, то Дядюшка Артур проделал это с блеском. Его голос прозвучал довольно дружелюбно, хотя, может быть, все дело в динамиках, но, как бы то ни было, он не начал разговор с ругани. — Мы нашли почтовые сберегательные книжки, которые вы искали, — продолжал он. Потом назвал номера, уточнил даты и размеры вложений — все, что меня не интересовало, а напоследок добавил: — Последние взносы были сделаны двадцать седьмого декабря. В обоих случаях соответственно по десять фунтов, четырнадцать шиллингов и шесть пенсов. Оба счета на равную, сумму и не закрыты.
Он выждал какое-то время, чтобы я успел поздравить его с успехом (что мне и пришлось сделать), а потом продолжил:
— Но это ерунда по сравнению с тем, что я вам скажу, Каролина. Слушайте внимательно. Это касается вашего запроса о загадочных несчастных случаях, смертельных исходах и заявлениях о без вести пропавших на западном побережье от Инвернессшира или Аргайла. Мы тут на кое-что наткнулись, Каролина, и это действительно нечто. И почему мы не подумали об этом раньше? У нас есть под рукой карандаш?