Когда пробьет восемь склянок
Шрифт:
Выпустив воздух из лодки и спрятав ее вместе с насосом, я направился вдоль побережья. Это было вполне логично: идя таким путем, я рано или поздно окажусь в песчаной бухте, расположенной в самой отдаленной части острова. Именно к ней должен был подлететь вертолет. Поскольку я не мог видеть ни деревьев, ни обрывов, мне приходилось с математической регулярностью падать в воду. Выбравшись из воды на берег в третий раз, я решил идти не вдоль самой кромки, а несколько глубже. Причиной являлся не страх промокнуть (я посчитал бессмысленным надевать костюм для подводного плавания, поскольку в перспективе должен был идти через лес, а потом сидеть в вертолете) и не сигнальные огни, которыми я должен был дать знак вертолету: они были тщательно упакованы в промасленную обертку. Я вслепую брел через лес потому, что, продолжая тащиться по побережью, не добрался бы до места встречи ранее полудня.
Не имея компаса, я мог ориентироваться только на направление ветра и общее расположение острова. Бухта, которую я искал, находилась на востоке, а ураганный ветер с дождем дул прямо с запада. Поэтому я пришел к выводу, что если подставлю холодному хлещущему дождю затылок, то это поможет мне более-менее точно держаться верного направления. Кроме того, я помнил, что остров Торбей посередине имеет горбообразный холм, покрытый соснами и пролегающий с востока на запад, так что всякий раз, когда чувствовал, что земля под ногами начинает вдруг полого опускаться в ту или иную сторону, сразу понимал, что изменил направление. Ко всему прочему, иногда и ветер начинал меняться, а лес становился то гуще, то реже.
В один прекрасный момент я спросил себя: сможет ли вертолет при таком дожде и ветре вообще добраться до бухты? В том, что он сумеет приземлиться, я не сомневался — бухта была хорошо защищена с трех сторон, но вот доберется ли он до бухты — это другой вопрос. Я имел лишь смутное представление о способностях вертолетов к маневру при той или иной силе ветра; когда они лишались этой возможности, я точно не знал. И если вертолет на встречу не явится, то мне предстояло долгое путешествие назад на холодном, пронизывающем ветру, а потом долгое ожидание: только с наступлением темноты я мог попасть обратно на «Файркрест».
Минут через пятнадцать после того, как я, Бог знает сколько раз, наткнулся на различные пни, я вдруг услышал шум вертолета. Сначала очень слабый, отдаленный, временами и вовсе исчезающий, он постепенно становился громче. Машина прилетела намного раньше назначенного срока, черт бы ее побрал! Вертолет приземлится, никого не найдет и улетит обратно. О моем душевном состоянии лучше всего свидетельствовало то, что «в те минуты мне даже не пришло в голову, что сначала он должен будет отыскать песчаную бухту и только потом приземлиться; а отыскать ее в темноте он просто не сможет. Сначала я подумал о том, чтобы воспользоваться одним из сигнальных огней, чтобы, по крайней мере, показать, где я нахожусь в данный момент. Я почти распаковал одну ракету, но потом снова упаковал ее. Договоренность была такая: зажечь огонь для указания места приземления. Если бы я сейчас зажег огонь, то вертолет сориентировался бы на него и подстриг винтом вершины сосен. Это был бы конец и для меня, и для вертолета, и для тех, кто в нем находится.
Я прибавил шагу, насколько это было возможно: почти бежал. Мне несколько лет не доводилось бегать. Через пару сотен ярдов легкие начали посвистывать, а сам я пыхтеть как паровоз, разводящий пары. Тем не менее я продолжал бежать. Натыкался на деревья, спотыкался о корни, падал в мелкие грязные выбоины в земле. По лицу меня все время били низко свисавшие ветки, но из этих зол самым большим было то, что я постоянно натыкался на деревья. Не помогало даже то, что я вытянул руки вперед: все равно продолжал на них натыкаться. Тогда я поднял с земли сук и побежал, держа его перед собой, но независимо от того, в какую сторону я тыкал, деревья почему-то всегда попадались с другой стороны, и в конце концов у меня создалось впечатление, что я пересчитал все деревья этого проклятого острова. Тело болело так, что я казался себе кегельным шаром. Разница заключалась лишь в том, что шар сам сбивает кегли, в то время как мои кегли-деревья сбивали меня. Шум вертолета то затихал, то вновь усиливался. Одно мгновение я испугался, что он совсем улетел, но тем не менее вскоре я опять услышал рев двигателя. Постепенно небо на востоке начало светлеть, но различить контуры вертолета я еще не мог. Пилот тоже ничего не мог увидеть, так как с высоты земля ему казалась вообще черной.
Внезапно земля ушла у меня из-под ног. Я напряг мышцы. Вытянув руки, я готовился к удару, но они не находили опоры. Я продолжал падать, вернее, катиться вниз по поросшему кустарником склону. В эти мгновения впервые за всю ночь я бы с радостью поприветствовал появление какого-нибудь дерева, которое могло бы задержать мое довольно быстрое скольжение вниз. Трудно сказать, сколько деревьев росло на этом склоне, но я не наткнулся ни на одно. Видимо, это был самый крупный карьер острова Торбей. Наконец я перекатился через травянистую полосу и очутился на мягком сыром песке. Не успев отдышаться и наполнить легкие свежим воздухом, я поблагодарил природу за то, что она успела за миллионы лет превратить здешние камни и скалы в мягкий мелкий песок.
Я поднялся на ноги. Это оказалось то самое место, куда я стремился. Мне говорили, что на восточной части острова имеется только одна такая песчаная бухта, а к этому времени было уже достаточно светло, чтобы различить, что это действительно бухта, — правда, она мне показалась много меньше, чем я предполагал, рассматривая этот район на карте. С востока снова послышался шум приближающегося вертолета. Я добежал до середины бухты, вытащил один из сигнальных огней и, освободив его от оболочки, дернул за шнур. Вспышка! Ослепительно белый с голубоватым оттенком огонь, такой яркий, что я невольно прикрыл глаза свободной рукой. Факел горел ровно тридцать секунд, но этого было вполне достаточно. Когда он погас, изрядно надымив, вертолет уже завис надо мной. На вертолете, спереди и сзади, были расположены два прожектора, поставившие световые столбы вертикально на землю. Они зажглись одновременно и залили мокрый белый песок морем огня. Через двадцать секунд колеса вертолета уже погрузились в мякоть берега. Шум моторов замолк, и винт медленно остановился. До этого я ни разу в жизни не летал на вертолете, хотя видел их довольно часто. В полутьме мне показалось, что этот самый большой из всех, которые мне приходилось видеть.
Открылась правая дверца, и луч фонаря ударил мне в лицо. Послышался настолько явственный уэлльский выговор, что ошибиться в родословной пилота было просто невозможно:
— Вы — Калверт?
— Угадали. Я могу подняться?
— А откуда мне знать, что вы действительно Калверт?
— Я же вам это уже сказал. И не осложняйте ситуацию. У вас нет полномочий идентифицировать мою личность.
— У вас что, нет никаких доказательств? Никаких бумаг?
— А у вас что, нет мозгов? Неужели вы не знаете, что существуют люди, которые никогда не носят с собой документов? Вы что же полагаете, что я стою здесь в такое время и в такую погоду ради собственного удовольствия? Да еще с сигнальными огнями в кармане? Наверное, хотите остаться безработным еще до того, как наступят сумерки? — Наше знакомство начиналось очень мило и обнадеживающе.
— Меня предупредили, чтобы я был осторожен. — Судя по голосу, он разозлился, словно кошка, которую лишили приятной возможности понежиться на солнце. Последующие слова его были сказаны тоже недружелюбно: — И предупредил меня не кто иной, как майор Финдли. Вам придется подыскать какого-нибудь адмирала, чтобы сделать меня безработным. Я ведь отношусь к морскому воздушному флоту. Залезайте!
Я залез в кабину вертолета, закрыл дверцу и уселся. Он протянул мне руку для приветствия. Потом зажег в кабине свет и сразу воскликнул:
— Черт возьми, что с вашим лицом?
— А что именно вам в нем не нравится?
— Кровь и сотни мелких царапин.
— Сосновые ветки и иглы. — Я рассказал, как добирался до бухты. Потом спросил: — Почему вы прилетели на такой огромной машине? Ведь в ней можно; разместить целый полк?
— Уж если быть точным, четырнадцать человек. Мне приходилось проделывать головоломные трюки, Калверт, но в такую погоду даже я не отважусь вылететь на какой-нибудь керосинке. На ней прямая дорога с неба в преисподнюю. А почему вы один? Оба бака заполнены.