Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы
Шрифт:
Маггхи прикусила губу и метнула взгляд на мужа: казалось, она разгадала тайну дочери, Дживанрам тоже что-то заподозрил. Он радостно посмотрел на Судху и снова уставился в тарелку. «Очевидно, что-то произошло», — подумали оба. И поскольку Судха была особой женского пола, тут, как видно, не обошлось без мужчины.
Дней через восемь или десять их подозрения обрели более реальную почву. В доме были гости: подруга детства Маггхи вместе со своим сыном явились посмотреть Судху. Сколько стараний приложила мать, чтобы залучить их к себе! Поэтому, когда от свадьбы отказался не парень,
И Маггхи возобновила хлопоты о приданом, а Дживанрам все покуривал хукку да поджидал того часа, когда дочь откроет свой секрет матери. Тогда старый Дживанрам выкатит желтые, обрамленные красными веками глаза и прогремит: «Да как ты посмела? Тайком от родителей!.. Я обрежу тебе волосы и выгоню из дома! Позорище семьи!» А после, смягченный уговорами жены, вновь затянется дымом хукки и спросит: «Так кто же он?» И кто бы ни оказался этот «он», как только имя его будет произнесено, отец поторопится окрасить ладони дочери желтой краской, ибо не подобает держать в родительском доме двадцатипятилетнюю девушку.
Однако шли дни, проходили месяцы, год сменялся годом, но Судха не открывала имени своего избранника. Усталые и отчаявшиеся родители вновь кинулись подыскивать женихов — одного, другого, третьего… Судха всем им говорила «нет». Последнему из них, вдовцу-кондитеру, перевалило уже за сорок.
К концу дня, когда сгущаются тени и явственнее становится благоухание накрашенных ладоней, Судха говорила Моти:
— Теперь они привели ко мне старого кондитера.
— Ну и как? — улыбнулся Моти.
— Отказала.
— Почему, глупенькая? Подумай, какая сладостная судьба тебя ожидала: не работать, есть одни только лакомства…
— И бросить тебя! — гневно и страстно воскликнула Судха.
— Но ведь я на тебе не женился, — заметил он, обнимая ее за талию и привлекая к себе.
— Ну и что? — Судха потерлась щекой о щеку любимого. — Разве люди бывают ближе, чем мы с тобой? При чем тут брак? Ведь ты — вот… — Она довернула кверху раскрытую ладонь и сжала пальцы в кулак.
Моти засмеялся.
— Ты права, я весь в твоих руках. Стоит тебе только пожелать — и я с тобой.
— А вначале ты был вовсе не таким, — с кокетливой улыбкой сказала Судха. — О, как трудно было тебя приручить!
— Вначале… Чтобы понять и принять любовь, нужно время и время, — прошептал Моти, склонившись к ее уху.
Веки Судхи смежились — так полно, так остро ощутила она близость любимого. И тут же почувствовала на лице его жаркое, прерывистое дыхание и горячие поцелуи на шее и щеках…
— Где мы завтра встретимся?
— Где хочешь. Может быть, в переулке Влюбленных?
— Нет-нет!
— В Котле выставка лошадей.
— Ты, кажется, думаешь, что я собираюсь завести скаковую конюшню? — рассмеялась Судха.
— В Олдхолле книжная выставка.
— О нет! — Судха зажала уши руками.
Моти умолк.
— Пойдем лучше в кино, — предложила Судха. — В «Васанте» идет хорошая картина. Я куплю билеты, а ты приходи прямо туда без четверти шесть.
— Билеты куплю я.
—
…Около кинотеатра «Басант» было людно. Судха купила два билета и стала поджидать Моти. Запаслась также кедровыми орешками и пакетиком изюма: она любила в кино что-нибудь жевать.
Время близилось к шести, из дверей повалила публика с предыдущего сеанса, затем толпа возле кинотеатра начала редеть. Моти все не было. Улица сияла огнями, всюду толкался народ, громко расхваливали свой товар лоточники, по мостовой катились коляски, мчались машины, сновали рикши. Моти не любил шума, сторонился толпы. О, теперь-то Судха его знала! Моти влекло к тишине, сумраку, уединению. У него была сложная, тонкая душа.
В четверть седьмого Судха вошла в зал, отыскала свое место и села. На соседнее место положила носовой платок, орехи, пакетик с изюмом. Зал был почти полон, но Моти не появлялся. Он вошел, только когда погас свет, и тихонько сел рядом с Судхой.
— Ай-ай! Ты заставляешь себя ждать, — упрекнула она, протягивая ему руку.
— Прости, дорогая, — нежно шепнул он.
— У меня тут изюм и орехи. Ешь.
Моти отправил в рот несколько изюмин. Судха счастливо вздохнула и с головой ушла в картину. Разговоры — потом. А сейчас Судха чувствовала руку Моти в своей, знала, что пройдет какое-то время, и она склонится на плечо друга.
— Ты положила голову мне на плечо. Разве тебе так что-нибудь видно? — тихо спросил Моти.
— Мне видно то, чего не увидеть никому в этом зале, — радостно отвечала Судха.
…Люди, с которыми каждый день сталкивалась Судха, начали подмечать в ней перемены. Глаза ее, прежде холодно прищуренные, вдруг широко раскрылись; взгляд из-под чуть подведенных каджалом век сиял, обжигал и ранил, будто лезвие ножа. Грудь ее развилась, тонкий стан обрел чарующую гибкость, округлые бедра соблазнительно покачивались при ходьбе. День ото дня Судха становилась все краше. А как она теперь одевалась! Материя, как правило, была недорогая, но зато какие линии! И дело было вовсе не в хороших портнихах — Судха не имела возможности к ним обращаться. Она сама изучила до тонкости портновское искусство. Хотелось быть хорошо одетой, а вкуса и умения ей было не занимать. Никто и не подозревал, что элегантные вещи, в которых появлялась Судха, были сшиты ее руками. Когда сослуживицы принимались расхваливать ее туалеты, Судха называла имя какой-нибудь известной мастерицы, у которой шили самые богатые модницы, и девушки сгорали от зависти.
— Расскажи, какой он, твой любимый? — с ревнивым любопытством спрашивали они.
— Ну, какой, какой… Белолицый. Волосы кудрявые. Когда смеется — будто жемчуг сыплется… — отвечала Судха.
— Сколько же он получает?
— Двенадцать сотен.
— Двенадцать! — ахали девушки. — Да ведь это жалованье нашего управляющего!
— А он и есть управляющий, только в другой фирме.
— Ты бы хоть показала нам его. Интересно все-таки…
— Пожалуйста. Как-нибудь попрошу его зайти в контору.