Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы
Шрифт:
Судха пообещала это просто так, чтобы отделаться от назойливых девиц. Да она скорей умрет, чем покажет им своего Моти! Мало ли что взбредет им на ум! От таких чего угодно ждать можно. К счастью, сослуживицы, полные злобной зависти, будто по уговору, не поминали больше об успехах счастливицы Судхи.
Старый Дживанрам постонал, покряхтел да и умер. Умер, как звонили длинные языки, из-за дочери, от огорчения: ведь Судха-то так и не вышла замуж. Сладить с ней старику оказалось не под силу — дочь была взрослая, своенравная и самостоятельная: приносила в дом целых двести рупий! Потом переженились и разъехались братья, ушла в семью мужа младшая сестра Виджай. Вслед за тем скончалась и мать; до
У Судхи вошло в привычку проводить на проборе красную полосу, как это делают обычно замужние женщины, и ставить на лбу красное пятнышко — знак супружества. Но никто и слыхом не слыхал о ее свадьбе, никто не видел ее мужа. Знали одно: у Судхи кто-то есть, с кем она проводит вечера. И люди говорили — говорили повсюду, — что, кто бы ни был этот человек, у него, как видно, была серьезная причина не играть свадьбы. И потому возлюбленные встречаются лишь в поздний глухой час, когда все в мире отходит ко сну, когда ничей нескромный взгляд не может нарушить тайну… В этот час, до краев наполненный дремотой, кто-то тихонько стучится в двери Судхи и молча входит… Нет, люди его не видели, но они знали, все знали. Однако Судхе об этом никто и словом не обмолвился: слишком она была солидной, независимой женщиной. А женщине, на лбу которой сияет наведенное суриком пятнышко, лишнего слова не скажешь.
Судхе исполнилось сорок. О, как запомнился ей этот вечер! Она вздумала повести Моти в Японский сад, что на Матхра-роуд. Собственно говоря, сада там никакого не оказалось, но все равно это было чудесное место. Земля окутала свой лик сумерками, будто оскорбленная женщина, закат рассыпал по краю неба рыжие кудри. Понемногу стали проступать звезды. Судхе не хотелось говорить. Молчал и Моти.
Он и теперь был так же красив, как в юности. И по-прежнему носил коричневый костюм — так хотела Судха. Казалось, поток времени и резец жизни не оставили следа на внешности Моти. Лишь седина серебрила виски, но от этого он выглядел еще красивее. В руке у него была трость — подарок Судхи в день его пятидесятилетия. Да, удивительно, просто удивительно, что Моти так сохранился! Хорош, обаятелен, благороден! Вот он взглянул на Судху, и в душе ее тотчас зазвенели колокольчики тревоги, а сердце стало биться точно так, как тогда, в их первую встречу.
— Скажи, почему ты все-таки не стала моей женой? — тихо спросил Моти.
— После того, как ты от меня отказался? Как же я могла выйти за тебя? Любить — да, но выйти замуж… Ох, да разве ты поймешь! Ведь ты все равно стал моим, с того самого дня, с нашей первой встречи. Чтобы это понять, надо быть женщиной.
Моти долго молчал, потом снова спросил:
— Но сегодня, когда тебе исполнилось сорок, ты ни о чем не жалеешь?
Судха медлила с ответом. Моти показалось, что она сдерживает слезы.
— Судха! — нежно окликнул он подругу и прикоснулся к ее плечу.
— Я думала, — отозвалась она. — Думала, что потеряла, не став твоей женой. Разве хоть один вечер мы провели вдали друг от друга? Вспомни, где только мы с тобой не побывали? Стоило мне позвать тебя — и ты бросал все дела и приходил. Если браком называется близость, то я обрела его. И за столько лет близости — ни одной ссоры. Ты всегда улыбался, всегда был
С невыразимым восторгом отдала она себя рукам Моти. Их было не две — четыре, нет — шесть, восемь рук! Судха ощущала их прикосновение каждой клеточкой тела и души. Они ласкали, обнимали, прижимали ее к груди. Под этими потоками неги Судха раскрылась, точно цветок под лучами лунного света. Возле стайки мерцающих звезд и в самом деле показалась луна, выплывшая из-за густой листвы деревьев, и тотчас же лучи ее запутались в волосах Судхи, утонули в ее взоре, обласкали губы, пробились к сердцу, заструились по жилам… «Мотичур — моя горошинка! Мой сладостный!.. Я сгораю от любви к тебе!..»
…Судха открыла глаза. Истомленное лицо ее сияло радостью, на нем лежала печать горячих ласк.
Никогда не забыть Судхе того вечера, той ночи — такой прекрасной была она для них обоих, так наполнила их жизнь. Словно время и прожитые годы, луна и желание — все обрело единую орбиту. Ни одна капля страсти не пропала втуне — в тот вечер об этом и помыслить было невозможно! Разве кто-нибудь еще переживал подобные мгновения? Тот, кому выпадет на долю такое счастье, поймет, что… что ради этих-то мгновений он и жил на свете.
И для Судхи это были только мгновения. Больше они не повторились…
В их конторе сменился управляющий. Судхе новый шеф крайне не понравился: кожа, прежде, как видно, белая, теперь отливала зеленым и напоминала старую медь; на толстом носу лиловые прожилки — свидетельство чрезмерного пристрастия его владельца к спиртному. Всякий раз, как Судхе приходилось сталкиваться с новым управляющим, она невольно глядела на его нос, и ей казалось, что это перезревшая инжирина, готовая вот-вот лопнуть. Щеки его обвисли, под глазами чернели ямы, волос на голове почти не осталось, а во время разговора он смахивал на старую жабу, что расквакалась в тинистом пруду. Судхе этот человек был отвратителен. И, как на беду, ей, старшей стенографистке, по целым дням приходилось просиживать в кабинете управляющего. Она будто лишилась независимости, и это отравляло ей жизнь. Вдобавок ко всему она никак не могла отделаться от чувства, что этого урода ей уже приходилось где-то встречать. Но где? Судха мучительно напрягала память — та не подсказывала ответа.
«О! Ну конечно! Я как-то встретила этого полупокойника на Канат-плейс[28]», — решила Судха.
Она надеялась, что теперь ее тревога уймется. Но тут управляющий, кладя на стол какую-то папку, сделал неуловимый жест рукой, и Судха снова забеспокоилась. У кого она видела точно такое движение? У отца? У братьев? Кого оно напоминает? О ком говорит? Память молчала. Судха снова принялась за работу, но весь тот день сердце ее щемило.
Первого числа, как всегда, выдавали жалованье. Когда служащие стали расходиться по домам, управляющий попросил Судху немного задержаться. Он усадил ее перед своим столом, потом достал из шкафчика виски, сифон с водой и бокал. Судха удивленно глядела, как он жадно, залпом выпил. Она с досадой поднялась, намереваясь немедленно уйти. Управляющий мягко удержал ее за руку.
— Сегодня я просматривал личные дела сотрудников и обнаружил, что вы дольше всех тут служите, — сказал он. — Мне очень приятно работать со столь опытной стенографисткой.
Судха молчала.
— Ваше имя Судха, не так ли? — с волнением спросил управляющий.
Судха посмотрела на него с недоумением. Они работали вместе уже не один день, неужели он только сегодня узнал ее имя? И в конце концов, к чему он клонит?
— Я имею в виду, — продолжал между тем управляющий, снова наливая себе виски, — что вы та самая Судха, дочь Дживанрама?