Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы

Чандар Кришан

Словом, за те годы, что Чандру потратил, чтобы научиться всем этим премудростям, иной юноша кончит университет и, несмотря на диплом, останется без работы. Но дом Сиддху не назовешь университетом, выпускающим безработных специалистов: как только Сиддху увидел, что его воспитанник овладел преподанным ему курсом наук и стал совсем взрослым юношей, он купил четырехколесную тележку с велосипедом, установил на ней котелки и прочую утварь для приготовления закусок и послал Чандру продавать их, положив ему плату — полторы рупии в день.

Место, куда Чандру поставил свою тележку, было выбрано наилучшим образом, недаром Сиддху тщательно обдумал этот вопрос. Он велел Чандру ехать прямо к перекрестку двух улиц, напротив телефонной станции. Что и говорить, место бойкое: на одном углу банк, на другом — телефонная станция, на третьем — иранский магазин,

на четвертый выходила оживленная улица Гхор-бандар. По маленькой площади в центре перекрестка кружила вечером оживленная нарядная толпа юношей и девушек. Все они не прочь были полакомиться чем-нибудь на ходу. А у Чандру закуски всегда были свежие, вкусные, аппетитные. Не беда, что сам он не мог говорить, — его улыбка притягивала сердца. К тому же он никогда не обманывал и не обсчитывал. А что покупателю еще надо? Вот почему закуски Чандру пользовались в этом квартале доброй славой. По вечерам от покупателей не было отбоя. Поначалу Сиддху платил ему полторы рупии, но вскоре удвоил жалованье. А Чандру было как-то все равно — он радовался и полутора рупиям, потому что радоваться было для него естественно, ему нравилось трудиться, он хорошо знал свое дело, любил его. Он умел угодить покупателям, и это тоже приносило ему радость. С утра он дома готовил закуски, в четыре уезжал на перекресток. И с четырех до восьми он трудился не покладая рук, не зная ни минуты покоя, — уж очень бойко шла у него торговля. К восьми часам тележка оказывалась пустой, и он возвращался в дом своего хозяина, ел там и отправлялся в кино. Сеанс обычно кончался около полуночи, Чандру шел домой, в свой чуланчик под лестницей, расстилал коврик и засыпал сладким сном. А утром — снова за дело! Он был свободен, не имел никаких забот — у него не было ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры, ни жены, ни детей. У большинства людей сложные запутанные характеры, а Чандру отличался необычайной цельностью натуры. Подобно тому, как резчик по дереву режет фигурку из единого, цельного куска, так и природа, казалось, создала Чандру из одного материала, без всяких примесей.

Смуглянке Пару нравилось изводить его. Когда она, покачивая серебряными сережками, позванивая маленькими колокольчиками на ножных браслетах, в сопровождении подружек подходила и останавливалась у тележки, Чандру с замиранием сердца думал: «Ах, беда моя пришла!»

Съев почти всю порцию творожных шариков, завернутых в листья, она протягивала ему остатки и говорила:

— Ты что же, немой, еще к тому же и туг на ухо? Разве я творожные шарики просила? Я заказывала творожники! Теперь кто за них будет платить? Твой папаша?

И она презрительно швыряла на землю остатки творожного шарика.

Тогда он быстро принимался готовить для нее творожники. Пару брала порцию, потом оставляла на листе половину творожника и сердито говорила:

— Ты зачем вбухал столько перца? Раз не умеешь готовить закуски, зачем приходишь сюда торговать? Забирай свои творожники!

И она, схватив кончиками пальцев смоченный в соусе творожник, крутила им перед носом у Чандру.

Иногда она грозилась, что бросит эти «мерзкие объедки» на поднос, где лежат остальные «мерзости». Подруги ее смеялись и хлопали в ладоши. А Чандру, делая руками жест, означавший: «Нет, нет!» — указывал на землю — дескать, пусть Пару бросит туда не пришедшийся ей по вкусу творожник.

— Ага, догадалась! — кричала она. — Мне бросить его в миску с горошком?

Чандру изо всех сил мотал головой.

— Ах, вон оно что! Ты хочешь, чтоб я бросила щепотку земли в чашку с творогом?

Она притворно нагибалась, а Чандру в отчаянии махал руками: «Не надо! Не надо!»

В конце концов Пару говорила:

— А ну-ка быстро поджарь нам шесть картофельных вафелек. К ним дашь горошка с острым соусом. Не забудь добавить туда имбиря! Смотри, сделай все в точности, как я говорю, не то этот творожник угодит в кастрюльку со сладкой приправой!

Чандру, обрадовавшись, готов был горы свернуть. Отбросив кивком назад свесившуюся на лоб прядь волос, вытерев руки, он принимался исполнять заказ.

Иногда Пару недоплачивала ему:

— Шестьдесят пайс за вафли, тридцать за творожники, а творожные шарики я не заказывала, чего же за них платить? Вот тебе рупия, давай десять пайс сдачи.

Немой отказывался брать рупию. Он смотрел то в блестящие дерзкие глаза Пару, то на ее тонкие пальчики, в которых дрожала рупиевая бумажка, и не брал денег. Пару стояла на своем. Тогда наступал самый мучительный

для него момент: он садился и начинал объяснять Пару, сколько с нее причитается. Он показывал на листья с творожными шариками, и это означало: «Ты же съела порцию, так почему не хочешь платить?» Он вытаскивал из-за пазухи тридцать пайс, как бы говоря: «Одна порция стоит тридцать пайс».

А она смеялась в ответ:

— Поняла тебя! Ты хочешь вернуть мне тридцать пайс? Отдавай!

Чандру быстро отдергивал руку, отрицательно мотал головой и протягивал в ее сторону указательный палец: «Это ты должна мне тридцать пайс!»

Пару немедленно накидывалась на него:

— А ну-ка убери свои лапы! Не то я стукну тебя туфлей!

Чандру, испуганный, чувствуя свое бессилие, смотрел на нее пристальным, умоляющим взглядом и ждал, когда она сжалится над ним. Только тогда она вынимала из кармана всю сумму полностью.

— Держи! Ты обманщик, больше не буду у тебя ничего покупать!

Но на другой день она вновь приходила. Ей нравилось дразнить Чандру. Да теперь и Чандру находил в этом удовольствие. Когда она не приходила, день казался Чандру каким-то пустым, скучным, хотя и покупателей вроде было много, и выручка у него большая.

Обычно она выходила из переулка рядом с телефонной станцией, напротив которой стояла тележка Чандру. Мало-помалу Чандру передвигал тележку, пока она не оказалась на самом углу переулка. Теперь ему издали было видно, как Пару выходит из своего дома. Пару заметила это перемещение в первый же день и ужасно рассердилась:

— Вот еще! Ты зачем сюда явился, немой?

Чандру показал рукой на здание телефонной станции — там рыли землю для прокладки телефонного кабеля.

Причина была уважительная, и Пару ничего не сказала. Ничего не сказала она и тогда, когда кабель был уже проложен и землю разровняли, а тележка Чандру по-прежнему стояла у переулка, но нравом Пару стала еще строптивей, в нее словно бес вселился — она с удвоенной энергией мучила Чандру.

Глядя на Пару, и подружки ее принялись дразнить его, а за ними — мальчишки: они не упускали случая, чтобы как-нибудь не поддеть его. Мальчишек-то Чандру мог отогнать, они бросались врассыпную, стоило ему пригрозить им кулаком. Но когда он попробовал так же обойтись с ее подружками, Пару так сильно на него рассердилась, что на несколько дней оставила его в покое. Чандру был поражен. Ему казалось, будто небо над ним раскололось, а под ногами зияет разверстая пропасть. «Что это с ней такое?» — размышлял он и придумывал тысячу уверток, лишь бы между ними все стало по-прежнему. Но Пару, покупая закуски у Чандру, держала себя как воспитанная, культурная барышня — на приличном расстоянии с этим простым пареньком, уличным торговцем. А для Чандру это было непереносимо, как страдал он от того, что был нем! Однажды, расстроенный, он ошибся при расчете — спросил с Пару рупию с тремя четвертями вместо рупии с четвертью. Ух, как она на него напустилась, как бранила, какой крик подняла! Чандру быстро пересчитал сумму и признал, что ошибся. За это признание ему словно все простили, и Пару с подружками стала опять на разные лады донимать его. Но Чандру был доволен — он своего добился. Звон серебряных колокольчиков и дерзкая улыбка — они, словно фейерверк, озаряли на краткий миг окружавший его пустынный, немой мир. И когда Пару появлялась с подружками в переулке, он уже отличал звон серебряных колокольчиков, принадлежащий ей одной, и, хотя браслеты на щиколотках у всех девушек были серебряные, колокольчики у Пару звенели по-особенному — они будто напевали нежную мелодию. Мелодия эта звучала не только в ушах Чандру, но в самом потаенном уголке его сердца. Этой мелодии было для него достаточно. Он был и этому бесконечно рад…

Беда явилась нежданно, в виде другой тележки. Новехонькой, фасонистой, сверкающей цветными стеклами — красными, желтыми, коричневыми, голубыми, — с двумя газовыми горелками, которые, когда их зажигали, придавали тележке вид волшебного домика. Вместо листьев, на которые обычно кладут закуски. — белые фарфоровые тарелки. Их вместе с белоснежными салфетками проворно подавал каждому покупателю мальчишка-помощник нового продавца, он же предлагал и воду — запить острый соус. На горлышке кувшина с соусом красовалась гирлянда из жасмина, а на правом запястье самого продавца — другая, поменьше. Когда он, окунув в соус пончики, клал их на тарелку и протягивал покупателю, ноздри последнего приятно щекотал смешанный запах пряностей и жасмина, и он с улыбкой, словно медаль, принимал от продавца тарелку с закуской.