Когда рыдают девы
Шрифт:
– Где ты об этом слышала?
Кэт одарила его кокетливой улыбкой:
– Мне сказал Гибсон.
– У Пола длинный язык. Обычная царапина.
– Угу, как же.
В отдалении прозвучал предупреждающий о начале репетиции звонок. Немного помедлив, виконт взял руку собеседницы, поцеловал ей пальцы:
– Спасибо, – и повернулся к двери.
– Себастьян…
Девлин остановился и оглянулся.
– Поговаривают, будто слух, зрение и быстрота реакции Нокса равны твоим. И нам обоим известно, что этот мужчина похож на тебя, как брат – по крайней мере сводный брат. Что происходит?
Вокруг них звучали шум и гам готовящейся к генеральной репетиции театральной труппы: приглушенные смешки, хриплое требование некоей недостающей стойки, торопливый топот ног по голым половицам.
– Понятия не имею, – признал Себастьян. – Нокс утверждает, будто его отцом был какой-то кавалерийский капитан.
– Но ты ему не веришь?
– Я не знаю, чему верить. Аманда однажды заявила, что мой отец, скорее всего, конюх.
– Очень похоже на слова, сказанные только для того, чтобы причинить тебе боль, – поджала губы Кэт. Аманда, старшая сестра виконта, ненавидела его с рождения: за то, что он мужчина, за то, что именно Девлин унаследует титул и состояние их отца, и, как совсем недавно узнал Себастьян, за то, что он – живое напоминание о многократных и неразборчивых любовных похождениях их матери.
– Но это не значит, будто ее слова не могут быть правдой.
Девлин стоял со стаканом бренди в руке перед пустым камином в своей библиотеке, опираясь ногой в сапоге на холодную решетку, когда услышал остановившуюся у дома карету и быструю поступь Геро на крыльце. На каминной полке горели свечи в единственном подсвечнике, остальная часть комнаты лежала в сумерках. Виконт прислушался к приглушенному совещанию жены с Мореем. Затем она появилась на пороге библиотеки, поднимая обтянутую перчаткой руку к завязкам своей вечерней накидки.
– Ты рано вернулась домой, – выпрямился Себастьян, поворачиваясь.
– Хорошо, что я застала тебя, – прошла Геро в комнату. – Мне только что стал известен совершенно ошеломительный факт.
Вопреки желанию Девлин поймал себя на улыбке.
– Неужели? Какой же?
Сбросив накидку, Геро повесила ее на спинку ближайшего стула.
– Хильдеярд Теннисон не просто ухаживает за мисс Гудвин – они обручены!
– Я это знал.
С недоверием, которое сменилось забрезжившим негодованием, Геро уставилась на мужа:
– Знал?!
– Теннисон упомянул о помолвке по возвращении в Лондон. Сказал, что обручение состоялось незадолго до его отъезда в Кент, но о нем официально не объявлялось в связи с внезапной кончиной бабушки мисс Гудвин в самом разгаре приготовлений к празднеству.
– Но если ты знал, почему не сказал мне?
– По-моему, я говорил.
– Нет. Ты говорил, что адвокат питает чувства к дочери одного из своих коллег, но о помолвке не сообщил.
– Приношу свои извинения. Наверное, не счел это важным. Но у тебя явно противоположное мнение – почему?
– Сам подумай. Габриель еще со школьной скамьи приняла на себя после смерти матери управление отцовским хозяйством. Почти тринадцать лет она была госпожой и в городском доме Теннисонов на террасе Адельфи, и в их небольшом поместье в Кенте. Можешь себе представить, чтобы женщина, подобная Габриель, покорно уступила восемнадцатилетней невестке бразды правления в двух домах, которые долгие годы считала своими, и затем мирно жила бы с молодоженами на птичьих правах?
Себастьян медленно потянул свое бренди.
– Если честно, я никогда не задумывался над тем, как брак Теннисона повлияет на его домашний уклад.
Выражение лица Геро так явственно говорило «Ох уж эти мужчины», что он чуть не расхохотался.
– Ну, так растолкуй мне, что я упустил, отнесшись к данному факту столь… э-э… по-мужски.
Жена стянула длинные перчатки и бросила их на стул рядом с накидкой.
– Видишь ли, дело в том, что будь Габриель без гроша, ей не оставалось бы выбора, кроме как и дальше жить с братом и его молоденькой женой. Но моя подруга не была нищей: отец завещал ей отдельные средства, может, не слишком значительные, однако достаточные для безбедного существования одной или…
– Или с любимым мужчиной, – подхватил Девлин, у которого уже пропала охота смеяться. – При таких обстоятельствах не понимаю, почему Арсено останавливали опасения уподобиться охотникам за приданым.
Геро подошла к столу, на котором оставила книгу с сочинениями поэтов-кавалеров.
– Я все думала о том стихотворении Роберта Геррика, которое лейтенант дал Габриель. Он переписал для нее последние три строфы. Но, по-моему, важными могут оказаться как раз первые три. – Она пролистала страницы. – Вот послушай:
Велишь мне жить – я буду жить
Как протестант простой;
Велишь любить – из сердца нить
Соединит с тобой.
Любовь – то море, то причал,
То буря, то покой…
Любовь, которой мир не знал,
Я разделю с тобой.
Прикажешь сердцу не стучать –
Его прервётся бой…
Себастьян продекламировал последние строки по памяти вместе с женой – сплетаясь взглядами, гармонично соединяя свой тенор с ее контральто.
– Велишь в разлуке тосковать – всем сердцем я с тобой. Черт подери, – протянул он, допил бренди и с громким стуком поставил стакан.
ГЛАВА 37
Арсено квартировал в мрачной, узкой улочке недалеко от церкви Святого Клемента. Этот некогда презентабельный район уже давно потихоньку сползал в нищету, хотя и не превратился пока в трущобы. Когда Себастьян остановился на тротуаре, окидывая взглядом пыльные окна и обсыпавшийся фасад старого дома, от тени соседней арки отделилась далеко не первой молодости потрепанная женщина с изможденным, западающим в память лицом и зазывно присвистнула.