Когда сгущается тьма
Шрифт:
Джек неожиданно почувствовал себя пятилетним малышом.
— Ну почему же? Я съел половинку кокосового pastelito.
— Хм-м… Рог lo menos, lo que comiste fue algo Cubano. По крайней мере ты кушать что-то кубинское.
У ее ног на земле стояла корзинка для пикника, и Джек вдруг почувствовал исходивший от нее запах пищи.
— Я приносить это для тебя, — подняла она ее.
Взяв корзинку, Джек не смог сдержать улыбки.
— Gracias.
— Поделись со своими друзьями.
— Обязательно.
На ее лице проступило озабоченное выражение.
— Как
Джек постарался, чтобы голос звучал жизнерадостно.
— Ты ведь знаешь Тео. У него все будет хорошо.
Она кивнула и сменила тему, словно почувствовав, что Джеку нужна передышка. Сняв красно-белую клетчатую салфетку, закрывавшую корзинку, она сказала:
— Здесь четыре кубинских сандвича — такие, как ты любишь. Прямо из печки, еще горячие. Papas fritas особенно deliciosa — я класть туда зеленые оливки и чесночный mojo. На десерт tres leches, которые, как ты знаешь, я сама выдумать.
Джек улыбнулся. Abuela стала объектом насмешек со стороны американо-испанской аудитории ток-шоу с тех пор, как стала названивать на радио, утверждая, будто изобрела tres leches — никарагуанское национальное блюдо. Но кто он, Джек, такой, чтобы ее осуждать или высмеивать?
— Это правда. Кто бы что ни говорил, ты изобрела это.
Она наклонилась и поцеловала его в щеку.
— Специально для тебя. — Потом, неожиданно посерьезнев, добавила: — Только не делай глупостей.
— Не буду.
— Вот и хорошо. А теперь попробуй-ка вот это. — Она протянула ему какую-то сладкую выпечку.
Джек откусил. Было вкусно.
— Отличная штука. Мне всегда нравились torinos.
— Aye, mi vida, — закатила она глаза. — Turones.
— Извини.
Джек мысленно дал себе установку запомнить это слово. Впрочем, почти то же самое можно было сказать и о двух третях употреблявшихся здесь испанских слов и выражений. Однако усилие, сделанное в этом направлении, неожиданно навело его на удачную мысль.
— Abuela, скажи мне одну вещь. Когда-нибудь кто-нибудь на Кубе отзывался о бездомных как о los Desaparecidos? Исчезнувших?
— Почему ты спрашивать?
— Потому что Фэлкон — бездомный и использовал это выражение несколько раз, когда мы разговаривали. Теперь мы пытаемся установить, что это значит. Я лично склоняюсь к тому, что это слово из кубинского сленга, обозначающее бродяг и людей, лишенных крова. Короче, бомжей.
— Ничего подобного я не слышать. Кстати, ты знаешь, что он никакой не кубинец?
— По документам как раз кубинец. Я видел его личное дело, когда был его адвокатом. Там сказано, что он приехал сюда с Кубы в начале восьмидесятых.
— Может, он и приехать с Кубы, но он не кубинец.
— Откуда ты знаешь?
— Я смотреть сегодня утром телевизор. Там показывать фильм о том, как полиция снимать его с моста на Кей-Бискейн.
Он громко кричать и ругаться по-испански, когда полицейские схватить его и сказать, что он не может разговаривать с дочкой мэра Мендосы. Ну так вот, он говорить не на кубинском испанском. Я хорошо замечаю
Этот человек не кубинец.
Abuela, что-нибудь утверждая, далеко не всегда оказывалась права. Но Джек знал точно: когда дело касалось чего-либо испанского, на ее слово можно было положиться на все сто. Стало быть, Фэлкон действительно не кубинец.
— Спасибо тебе, — сказал он.
— Не стоит. Это пустяки.
Она, конечно, подумала, что он благодарит ее за пищу, но это было не так.
— Нет. — Джек посмотрел через перекрытый полицейскими заграждениями бульвар в сторону командного пункта. — У меня такое чувство, что это не пустяки, а очень даже важно.
ГЛАВА 45
Алисия поехала домой, но не к себе в Коконат-гроув, а в выстроенную в средиземноморском стиле виллу, в которой выросла. Семейство Мендоса постоянно проживало здесь с тех пор, как Алисии исполнилось семь. Нельзя сказать, чтобы эта вилла походила на дворец, особенно в сравнении с новыми огромными особняками под десять тысяч квадратных футов, которые в последние годы буквально заполонили Южную Флориду. Тем не менее это был довольно большой старый дом. При въезде стояли заросшие алыми бугенвиллеями ворота с двумя каменными колоннами, напоминавшими часовых. За сваренными из железных полос створами вилась подъездная дорожка, вымощенная чикагским кирпичом. Алисия на собственном опыте убедилась, какой он твердый, поскольку в детстве училась здесь кататься на роликовых коньках и набила себе при этом порядочно шишек и синяков.
Она припарковалась рядом с одним из больших дубов, росших на участке, и, открыв дверь своим ключом, вошла в дом, предварительно по привычке позвонив, чтобы предупредить о своем приходе его обитателей на тот случай, если они разгуливали по комнатам в одном белье. Проходя мимо кухни, она обнаружила там свою мать, которая устремилась ей навстречу.
— Алисия! Вот уж не ожидала тебя сегодня увидеть!
Грасиела Мендоса была в молодости потрясающей красавицей и, надо сказать, весьма заботилась о поддержании своей красоты. Однако с течением времени латиноамериканские черты в ней все больше нивелировались, и сейчас она выглядела как самая настоящая англосаксонская леди в стиле Марджери Стоунхэм Дуглас. По-видимому, мать недавно работала в саду, поскольку на ней были широкополая соломенная шляпа и выцветшие синие джинсы, испачканные на коленях землей. Садоводство было ее страстью.
— Я, собственно, тоже не думала, что сегодня заеду к вам, — улыбнулась Алисия.
— Ну как — ситуация с заложниками разрешилась?
— Пока нет. Поэтому мне нужно вернуться, но сначала я хочу кое-что проверить.
— Здесь?
— Да. — Алисия знала, что ничего объяснить ей не сможет, поэтому даже не стала пытаться. — Скажи, мои старые вещи по-прежнему хранятся в шкафу у меня в спальне?
— Разумеется.
— Возможно, тебе это покажется странным, но мне надо кое-что там найти.