Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей
Шрифт:
Вы пришли в изумление, в возмущение: «Так это и есть Париж, так это и есть Европа?»
В тот же самый день освобождения, с Юга, навстречу кортежу Шарля де Голля, наступая на пятки неприятеля, двигались по Елисейским полям танки генерала Леклерка. Ваши танки, предоставленные нашей армии. По бокам их украшали надписи большими белыми буквами – названия французских провинций: Бретань, Прованс, Фландрия; имена великих французов: Верцингеторикс, Баярд [2] , Жанна д’Арк, Лафайет; перечисления французских достоинств: отвага, доблесть, преданность.
2
Пьер Террайль
Господа Военачальники, вы правильно поступили, утвердив таким образом вечные ценности, когда торопливо прошествовали перед Аркой и обозначили передачу голодранцам столь великолепного военного снаряжения; вы правильно сделали, организовав этот парад перед Триумфальной аркой, где находится могила неизвестного солдата. Этот памятник, представляющий собой лишь пламя и надпись, сделанную прямо на земле, по величию равен перенесенному французами немыслимому испытанию. Когда придет время упомянуть в этой книге Белые соборы, чтобы свидетельствовать в пользу современности, этот монумент займет свое место вне конкуренции: он выражает дух. Кто его изобрел? Кто предложил? Я не знаю; мы не знаем; думаю даже, что никто (или почти никто) до сих пор этого не знает.
Некоторые из вас, американские друзья, надолго оставшиеся во Франции, сделались плотью от ее плоти. Они постучались в разные двери и обнаружили за ними людей без прикрас, которые сорок, или тридцать, или двадцать лет силились принести дух в мир, заставить проклюнуться росток нынешних перемен: художников, великих художников, которые в тысячелетнем гумусе Парижа взрастили великое преобразование, способное сделать лучезарным завтрашний день.
Некоторые из вас пришли к этим людям как преданные друзья, другие – как собиратели автографов.
Власти (и ваши, и наши), осознавая необходимость познакомиться поближе, обменялись улыбками и любезностями. Американских студентов отправили во Францию, а французских – в Америку. Интеллектуальный обмен. Что ими двигало? Бог или дьявол? Жизнь или Академия? Я знаком с американскими студентами, художниками и архитекторами, которых наши власти поместили в крупные университеты. Они говорили мне: «Мы сходили туда разок, и этого нам хватило!». Но время, счастливо проведенное ими в других местах Великого Города, принесет свои плоды!
Академия или жизнь, that is the question [3] ! Это и по сию пору остается вопросом, как в США, так и во Франции и во всем мире.
Жизнь созидает и разрушает; она рождает индийские храмы, а также лианы, которые камень за камнем уничтожат произведение, если человек постепенно ослабит свою бдительность и перестанет приглядывать за ним.
Жизнь создала Нью-Йорк, неспящий город. И мы приветствовали ликование жизни в этом городе.
Небоскребы высокие. Высота здесь является прямым следствием применения логарифмической линейки, финансовых выкладок и рекламы. Между землей и верхушкой небоскреба называемой (Top of the Rock [4] ), дух и не ночевал, только цифры. Именно на top следует смотреть, в нем искать замысел, по нему судить о том, что есть духовная реальность этой затеи. Top – это пробка графинчика, о котором позаботились архитектура и архитекторы. Я, например, вижу перед собой, в небесной вышине, три. Одна повторяет замок Блуа, что в Турени; другая взяла за образец часовню Сент-Шапель в Париже; у третьей кровля, верхние этажи и основания каминных труб, как в Фонтенбло. Ай-ай-ай! Как бы этот
3
That is the question (англ.) – вот в чем вопрос (цитата из монолога Гамлета в пьесе Шекспира).
4
Top of the Rock (англ.) – вершина горы.
По воскресеньям город умирает, улицы пусты, а здания лишены своего смысла (кроме Рокфеллер-центра и других, где обитает архитектура). Воскресенья – поразительный пробный камень, способный за двадцать четыре часа обрушить этот великолепный город, до сих пор в основе своей остающийся Вавилонской башней.
Вне его, наоборот, из Гарлема или с Бродвея, в барах, где жизнь ищет себе пищу, с помощью проигрывателей или дешевых музыкальных автоматов, nickelodiums, весело идет на штурм джаз.
Господа жители Соединенных Штатов, вы – американцы, а американцы могут иметь любую национальность мира; и этот мир может стать новым миром, венчающим Новый Свет.
Издатели, собиравшиеся в 1937 году опубликовать книгу «Когда соборы были белыми», первым американским переводом которой я обязан мастерской и вдумчивой работе Маргерит Чейдер Харрис, все как один потребовали сокращения первых ста страниц, посвященных Франции. Потом ваши войска побывали у нас, и в этом новом переводе сто первых страниц, разумеется, сохранятся. Вы обнаружите в них, между строчками, предвестники поражения. В них существовала угроза: они содержали смертоносные микробы; некую опасность.
Сейчас, весной 1946 года, парижане полны жизненных сил – они в их сердцах и умах. Ведь не думаете же вы, что подобное испытание может сломить такую страну, как наша? Ведутся подсчеты; открыта дискуссия о цели жизни. Тяжкое испытание сыграло роль неудержимого бродила: сердца и умы перенесли все невзгоды, почерпнув в них силы, и, поскольку дух достиг самого дна, теперь горячая воля устремилась ввысь.
Только что Франция за шесть лет прошла полный круг испытаний и теперь готова делать выбор, высказывать свое мнение, принимать решения.
Когда я впервые получил от Музея современного искусства [5] приглашение в США, на меня смотрели как на человека, создавшего «машину для жилья» и заявившего, что нью-йоркские «небоскребы слишком малы». Это вызывало недовольство, обиды.
Прошло десять лет. Недоразумение рассеивается; кажется, взаимопонимание возможно; наше состояние напоминает момент, когда в одной части шлюза поднимается вода: ее высота с обеих сторон уравнивается, затворы открываются, суда проходят – идеи распространяются.
5
MоMA – Музей современного искусства (Museum of Modern Art) в Нью-Йорке.
Американский потенциал, накопленный в течение века и извлекший выгоду из двух войн, это огромное событие, выходящее за нынешние пределы контроля, как морального, так и материального, требующий гигантской революции в мировом процессе, подобно тому, как на другом конце света, в СССР, потенциал такой же силы, но иной направленности, вызвал череду событий, последствия которых непредсказуемы. Ни та ни другая из этих сил пока не проявляют прозорливости; они просто находятся в движении, готовятся к действию. И в своем движении они допускают и еще будут допускать неумеренность, также как они дают и будут давать все поводы надеяться и все доказательства своей результативности. И всё же они бушуют, из-за отсутствия урегулирования вызывая парадоксальные результаты, специфические болезни, опасные волнения.