Когда стало немножко теплее
Шрифт:
Если бы можно было снять трубку и прокричать в никуда: «Не трогайте, не препарируйте мою любовь, еще не все. А если разрежете - будет все».
– Если ты нас бросишь, мы сиротами останемся, - сказала жена.
– Не брошу, - сказал Смоленский. Подумал: «Вещество любви уйдет, и все».
Куда уходит вещество любви, доверия, постоянства? Откуда берется вещество предательства?..
– Я закажу себе ключи, - проговорил Смоленский.
– Не имеет значения, - сказала жена.
– Я ведь все равно не сплю...
На
Навстречу ему в кабинет УВЧ неровной цепочкой тянулись выздоравливающие дети. У одних были подвязаны руки, у других перебинтованы головы, и они походили на маленькое побитое войско.
Сразу ничего не добьешься
Федькин проснулся ночью оттого, что почувствовал себя дураком.
Бывает, внезапно просыпаются от зубной боли или оттого, что в ухо кто-то крикнет. Федькину в ухо никто не кричал, в его семье не было таких привычек, зубы у него тоже не болели, потому что были вставные. Федькин просто почувствовал себя дураком - не в данную минуту, а в принципе.
Федькин лежал и припоминал разные намеки от разных людей. Он, как правило, опускал намеки, не сосредоточивался на них, потому что не верил в то, что он дурак, и потому что знал: те, кто просит, всегда ругают тех, у кого просят.
Федькин смотрел в потолок. Потолок был белый, четкий, и как листок бумаги, он сам его белил два раза в месяц. Федькину больше всего в жизни нравилось белить потолки: стоять на чем-нибудь высоком и водить над головой кистью - в одну сторону и в другую.
Федькин смотрел на свою работу, и настроение у него было грустно-элегическое.
А за окном между тем начиналось утро.
Утро начиналось для всех: для дураков и для умных. Федькин раскрыл пошире форточку, встал на цыпочки и поднял руки. Это был вдох. Федькин делал утреннюю гимнастику.
Потом он помылся и сел за стол, а жена подала ему завтрак. Завтракают все - дураки и умные. И жены тоже есть у всех. Иногда бывает, что у дурака умная жена, а у умного - дура.
У Федькина жена была не очень умная, но вовсе не дура. Она ходила по кухне, волосы у нее были собраны на затылке в хвостик и перетянуты резинкой от аптечной бутылочки.
Федькин посмотрел на ее хвостик и почувствовал угрызения совести.
– Зина, - сказал он, - а ты зря тогда за меня замуж вышла...
– Почему?
– удивилась Зина и посмотрела на Федькина.
– Дурак я.
– Вот и хорошо, - сказала Зина.
– Что ж тут хорошего?
– не понял Федькин.
– Спокойно...
Отворилась дверь, и на кухню вошла дочь Федькина - Лина. Полное имя было Лионелла - Федькин ее так назвал. Волосы у Лины были прямые и белые, ресницы тоже упрямые и тоже белые.
– Пап, - сказала Лина, - я хочу в цыганский театр.
– Иди.
– Нет, я хочу поступить туда после десятого класса. Играть в пьесах.
–
– Ну... в каких... «Цыганка Аза», «Сломанный кнут»...
– Ты же не цыганка.
– Ну и что? В этом театре их нет.
– А где же тогда цыгане?
– удивилась жена Федькина.
– Кочуют, - объяснила Лина.
«Дура, - равнодушно отметил Федькин.
– В меня...»
Самое главное в этой жизни - точно определить свое место. Чтобы соразмерить запросы с возможностями.
Когда Федькин вышел в это утро на улицу, он все про себя знал. И ему стало вдруг спокойно, не захотелось никуда торопиться. Он медленно шел, дышал и смотрел по сторонам. Если бы он был умный, то прочитал какие-нибудь стихи вроде: «Октябрь уж наступил, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей...» Но Федькин Пушкина не знал и просто думал: «Хорошо-то как, Господи...»
В холле перед кабинетом на красных плетеных стульчиках сидели люди, курили и беседовали, беспечно поводя руками. Они приходили сюда толкать и пробивать. Некоторые пробивали по два года. В первый год они расстраивались и даже болели на нервной почве, а ко второму году смирялись и находили определенное удовольствие в своей неопределенности.
У Федькина не было секретарши, поэтому к нему шли прямо из коридора. Он отсылал их к своей начальнице, а начальница - к следующему, более высокому начальнику, у которого были две двери и секретарша. Там проситель застревал между дверьми, и его отсылали обратно к Федькину. Это походило на круговорот воды в природе: вода испаряется, попадает на небо, с неба падает на землю и т. д.
Когда в холле появился Федькин, все замолчали, и он понял, что накануне говорили о нем.
Прежде, когда Федькин шел мимо людей к кабинету, он напрягал лоб, лицо делал каменное, а взгляд устремлял в перспективу.
Сегодня Федькин свой взгляд никуда не устремлял, а просто остановился и спросил:
– Сидите?
– Сидим!
– дружно отозвались те, кто толкал, и те, кто пробивал.
Федькин вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, но дверь тотчас приотворилась, и в нее заглянул тощий и нервный молодой человек, как помнилось Федькину - чей-то сын. Он всегда грыз спички, и его пальцы от спичечных головок были коричневыми.
– Здравствуйте, - сказал молодой человек.
– Вы меня помните?
– Еще бы, - сказал Федькин.
– Как ваша фамилия?
– Лесин.
– А вы чей сын?
– прямо спросил Федькин.
– Лесина, - прямо сказал молодой человек.
Федькин такого не знал.
– Слушайте, - спросил он, - а вы умеете сны гадать?
– Нет.
– Садитесь.
– Спасибо.
– Лесин сел.
– Мне бабушка говорила, что если приснится плохой сон, то надо сказать: «Куда ночь, туда сон...»
– Куда ночь, туда сон, - повторил Федькин.
– Нет, не сейчас, сейчас уже поздно.