Когда стало немножко теплее
Шрифт:
Над прудом стоял туман, и в тумане слышались голоса.
– Миша! Куда ты лезешь, паршивец! Вернись обратно сию же минуту, - кричал женский голос.
– Ты слышишь, что я тебе сказала...
Рита решила, что Миша ребенок, но, вглядевшись, увидела, что Миша - мужик лет сорока. Он сидел на корточках в черных сатиновых трусах и, ухватившись за куст, свешивал к воде волосатую ногу, пытаясь достигнуть поверхности пруда. У него ничего не выходило.
– Я сейчас буду нырять, - объявил Миша, возвращая ногу обратно на берег.
–
– торжествующе закричала женщина, так, будто она и не мечтала о другом исходе событий.
Миша постоял в раздумье, потом сделал два шага назад, разбежался, и Рита услышала всплеск, будто в воду свалился слон.
– О, не оставь меня, тебя я ум-моляю!
– запел Миша в благородной итальянской манере.
– Вернись в Сорренто, ля-ля, ля-ля...
– Ты простудишься!
– кричала женщина, бегая по берегу и заламывая руки.
– Вылезай сию минуту! Тебе вредно охлаждать печень!
Низко пролетел самолет с разноцветными огоньками на крыльях и на хвосте.
– Миша!
– снова закричала женщина, пугаясь, что Миша попадет под самолет.
«Как она его любит», - с завистью подумала Рита, сидя на камне ледникового периода.
Она и сама тоже любила, было такое дело.
Его звали Володя, он учился в инженерно-техническом училище, и за выдающиеся заслуги его оставили в Москве. По этому торжественному случаю к Володе из Минска приехала бабушка-профессорша. Профессором она была не сама, а ее муж - Володин дедушка. Но дедушка никогда ни во что не вмешивался, у него было много своих дел. У бабушки других дел, кроме семьи, не было, поэтому она осуществляла в доме координацию и общее руководство.
Володя решил показать Риту бабушке и велел, чтобы она пришла знакомиться.
Рита купила на базаре хризантемы и побежала к Володе в Козицкий переулок. Она так торопилась, что, казалось, неслась впереди собственного изображения. Перед тем как позвонить в дверь, она долго остывала и охорашивала свои пышные хризантемы.
Дверь отворила бабушка. За ее спиной блеклым фоном просматривался Володя.
– Это вы и есть Рита?
– строго спросила бабушка, загораживая Володю, оберегая его от сквозняка.
– А что?
– смутилась Рита.
– Спрашивать буду я, - строго сказала бабушка тоном экзаменатора.
– А вы только отвечайте на вопросы: «да» или «нет». Вы Рита?
– Да, - послушно сказала Рита.
– Вы работаете в парикмахерской?
– Да.
– Вы старше Вовика на три года?
– Да.
– Ну так что же вы от него хотите?
– Ничего...
– растерялась Рита.
– А зачем тогда вы к нему пришли?
– Просто свободный вечер...
Этот ответ в какой-то степени удовлетворил бабушку, и она пропустила Риту за дверь.
Потом сели пить чай - Володя и бабушка по одну сторону стола, а Рита - по другую. Если бы их головы, как точки, можно было
– Ты помнишь дочку Поляковых?
– спрашивала бабушка у внучка. Про Риту она будто забыла.
– Нет, - отвечал Володя, тоже не глядя на Риту. Он боялся бабушки.
– Красавица!
– Бабушка подняла брови.
– Из сферы искусства. А ты помнишь Милу, племянницу Рытовых?
– Помню, - сумрачно отвечал Володя, рассчитывая, что, если он помнит, бабушка не будет вспоминать.
– Поступила в аспирантуру! Энциклопедия!
– Бабушка противопоставляла сферу науки и искусства Ритиной сфере обслуживания.
Рита допила свой чай, поблагодарила за теплый прием и ушла, разрушив тем самым равносторонний треугольник в пользу бабушки.
Володя Риту не задерживал, полагая, что с ней ему будет проще объясниться и помириться, чем с бабушкой. Но Володя ошибся. Рита не стала ни мириться, ни объясняться. Она обвела его имя в своей душе в траурную рамочку, положила сверху хризантемы и больше никогда в эту рамочку не заглядывала.
Она обиделась до глубины души, до мозга костей, обида проникла даже в состав крови и в хромосомы. И Рите казалось, что, если у нее когда-нибудь родится ребенок, он тоже будет обижен на Володю.
Шофер такси Гошка Лазутин был человек деловой. Все население Советского Союза он делил на группы. У каждой группы было свое прозвище. Например: интеллигенция - «шляпы», рабочий класс - «пиджаки», студенты - «домики», военные - «командиры», транзитные пассажиры - «чемоданы» и так далее, и тому подобное.
Маршрут своим пассажирам Гошка назначал сам, а если кому было не по дороге, он и не навязывался.
Гошка знал, что все в жизни имеет свое конкретное назначение: работа - чтобы зарабатывать, начальство - чтобы отчитывать, газеты - чтобы воспитывать, кино - чтобы культурно развлекаться.
На любовь у Гошки тоже была своя точка зрения. Любовь зачем? Чтобы дети были. Дети зачем? Инстинкт самосохранения. Чтобы жизнь продолжалась и после того, как Гошки не будет на свете. А какое ему дело до того, что будет после? Надо жить, пока ты есть. Торопиться надо! Километры на спидометр наматывать.
Невеста ему говорила: «Ты, Георгий, не романтичный! Нет в тебе взлета фантазии!»
Повела в балет для взлета фантазии. Сели на хорошие места, все видно, все слышно. Балерины на цыпочках мелко бегают, и стук от них стоит, как от лошадей. Мужик в обтянутых штанах крутится на одной ноге вокруг своей оси, будто его включили в розетку. Все хлопают, кричат: «Браво, бис». А невеста говорила: «Дивертисмент на пуантах, па-де-де, фуэте...»
И все врала. Она всегда врала, даже когда правду говорила. Говорила: «Ты лучше всех, ты единственный!» Руки целовала. А он в армию ушел, она замуж вышла. Значит, еще лучше нашла.