Когда стихи улыбаются
Шрифт:
Она улыбается и спрашивает:
— Так вы хотите, чтобы я к вам пришла?
— Хочу, голубушка, даже очень!
— Ну, хорошо, сейчас у меня времени нет, а вот завтра, если хотите, я к вам могу прийти, ну часов этак в пять или шесть вечера. Хотите?
— Ну, конечно, душенька, — говорю ей. — Я буду непременно ждать! Приходите! Только вы серьезно придете?
Она строго отвечает:
— А я вообще врать не люблю. Если сказала приду, значит, приду!
И вот завтра у меня будет, так сказать, с нею первое рандеву.
Говорит он как волгарь, чуточку окая. Отвечаю ему:
— Желаю успеха! Удачи вам превеликой!
— А что ты думаешь, — улыбается он, — не только поэтам нужны поклонницы,
На этом расстались.
Встречаемся на следующий день.
— Ну, как успехи, — спрашиваю его, — приходила красавица?
— Да приходить-то приходила… — как-то смущенно откликается он, — но вот насчет успехов сказать, пожалуй, ничего не получится.
— Ну, что есть, то есть, давайте как на духу.
— А чего мне скрывать, — улыбается Н. И., — раз обещал рассказать, надо рассказывать. Ну, пришла она ко мне, как и договорились. Я ей чайку предлагаю. Но она на чаек реагирует как-то не сильно.
— Так вы бы рюмочку предложили, — навожу я его на правильный путь.
— Ты так полагаешь? — озадаченно спрашивает Н. И.
— Полагаю, конечно. Ну кто же барышню без рюмочки приглашает? Только одни чудаки!
— Ну вот, Эдуард, значит, я такой чудак и есть. Насчет рюмки я не сообразил. Сплоховал, видно. Но тем не менее кое-какие эмоции все-таки стал проявлять. Ну, там ручку поцеловал. По кудрям, так сказать, погладил. А волосы у нее роскошные. Ну, а дальше, как водится, по коленочкам ладошкой прошелся. А она вдруг как-то деловито и спрашивает:
— Может быть, мне совсем раздеться?
А я говорю:
— Ну что же, хорошо. Разденьтесь, пожалуйста!
Ну, она довольно быстро справилась со своей задачей. Благо, гардероб был не очень сложным. Платьице, лифчик да трусики. Вот и все хозяйство. И вот стоит она в чем мама родила посреди комнаты и с таким вызовом на меня смотрит. А фигурка, надо сказать, превосходная. Да и бюстик довольно приличный. Ну, я обошел вокруг нее раз, потом другой. По голенькой спинке погладил, потом по животику. А она стоит и молчит. А потом вдруг спрашивает:
— Это все?
Я говорю со вздохом:
— Да, все…
Тогда она начинает молча одеваться. Причем, что любопытно, начала с лифчика. Надевает его нарочно медленно. А все остальное продолжает вроде бы демонстрировать: дескать, смотри, время еще есть! Ну, а потом окончательно оделась и, ничего не говоря, вышла из комнаты. Вот и все наше свидание.
Я громко хохочу, он неожиданно спрашивает:
— Слушай, Эдуард, как ты полагаешь, а вот придет она еще ко мне или нет?
Я смеюсь еще громче:
— Нет, милый мой, совершенно твердо могу сказать, что не придет!
— Ты так думаешь? — сокрушается он. — А почему бы ей не прийти?
Я давлюсь от смеха, потом говорю доброму ловеласу:
— Ну подумайте сами, милый мой друг! Зачем же она еще к вам придет? Ну за какою нуждою?! Бутылочку вы ей не поставили. Денег, как я понял, тоже не предложили. Я правильно говорю?
— Да, правильно, и денег тоже не подарил. Ну, а за что, если строго-то разобраться? Ничего же ведь не было?
— Как то есть за что? А за беспокойство и за стриптиз хотя бы! Ну, а то, что ничего не было, так это же не ее вина.
— Логично, — вздыхает он, — ну, а сколько, ты думаешь, надо было бы предложить?
— Не знаю, но не меньше четвертного, я полагаю.
— Так ты твердо убежден, что не придет больше?
— Твердо, абсолютно твердо. Вот увидите.
И оказался прав. Она не пришла. Нет на земле бескорыстной любви! Увы, увы…
С тем же Н. И. спустя две недели после истории с медсестрой из кардиологического санатория произошел еще один прелюбопытный и не очень, может быть, типичный случай. А точнее, произошел-то он не с ним, но он был, так сказать, живым
— Послушай, Эдуард, а ты не знаешь, какую штуковину учинил вчера наш зарубежный гость из Монголии?
Я отвечаю:
— Нет, конечно, не знаю.
Но прежде чем я приведу его рассказ, необходимо пояснить, кто этот монгольский друг. Приехал в наш Дом творчества не то поэт, не то прозаик из Монголии, я подчеркиваю, не из нашей Бурятии, а из Улан-Батора. Небольшого роста коренастый здоровяк. Так сказать, потомственный сын степей. Жил он тихо и мирно, но начала одолевать его дума о женщине. Парень, повторяю, здоровенный, кровь с молоком, а вернее, с кумысом. И с каждым днем он все более и более наливается страстями и буреет от взгляда любой дамы и даже просто уборщицы, подметающей комнаты. Ну, а так как красотой он никакой не блещет: лицо круглое, как луна, глазки-щелочки, интеллект в лице не присутствует, то его фигура никаким образом прекрасный пол не волнует. А если добавить ко всему этому еще и очень плохой русский язык с большим монгольским акцентом и тяжелое сопение при взгляде на женщин, то и вообще разговор о каком-либо успехе моментально отпадал. Так вот, этот "сын степей" ходил по Дому творчества и маялся от неосуществленных вожделений. Теперь слово Н. И.
— Так вот что, Эдуард, случилось у нас вчера на первом этаже. Какая-то писательница, кажется драматургиня, восстав утром от сна, решила одновременно и проветрить комнату, и заправить свою постель. Для этого она открыла разом и окно, и дверь в коридор. Утро было теплое, а она худобой не отличалась, так что приятный ветерок лишь слегка холодил тело. А была она, надо сказать тебе, милый Эдуард, всего-то лишь в одной ночной рубашечке, да и та не была слишком длинной. Ну так вот: стоит эта самая дама склонившись и заправляет кровать. Ну а в это самое время, как нарочно, бог прислал ей тяжкое испытание в лице этого самого "сына степей". Ну, а ты знаешь, о чем он думал и днем и ночью. И вот идет он по коридору и вдруг видит через распахнутую дверь совершенно поразительную картину: пышнотелая дама в ночной всего лишь сорочке, нагнувшись над кроватью, взбивает подушку. Вся кровь, какая была, бросилась в шею степного орла. Ни секунды не раздумывая, а может быть, полагая, что дама таким способом пытается его искусить, он кидается с львиным рычанием к этой даме и начинает ее обнимать. Дама пытается выпрямиться, но не тут-то было. Он скрипит от страсти зубами и… сам понимаешь что творит. Тогда дама, понимая, что освободиться ей не дадут, начинает громко вопить. "Сын степей" на это не реагирует абсолютно, до крика ли ему сейчас! Но тут на крик прибегаю я, как говорится, собственной персоной, ну и еще подскочил Елизар Мальцев, мы видим эту экзотическую картину и бросаемся даме на помощь. Если бы она, к примеру, молчала, то мы могли бы в крайнем случае подумать, что тут страсти взаимные. Но дама вопит: "Помогите! Спасите!!!" Мы с Елизаром подскакиваем, хватаем этого быка за плечи и за бедра и пытаемся оттащить от вопящей жертвы. Не тут-то было! Он такой здоровущий, ей-богу, тут надо было оттаскивать его только трактором! А Елизар еще лупит его по спине и кричит:
— Дорогой друг, так у нас не полагается! Прекрати безобразие! Перестань!
Но "сын степей" его даже не слышит.
А когда он отпустил свою жертву, та повернулась к нему лицом. И тут он увидел, что перед ним старуха лет семидесяти, не меньше, морщинистая и седая. А он-то, стоя с обратной стороны, видимо, воображал себе невесть какой клад! Посмотрел этот монгол на плачущую бабку и даже сплюнул от злости:
— Тьфу, яман! — Кажется, так у них черт называется.
Что теперь будет, просто не знаю. Международный скандал, не иначе.