Когда сверкает молния
Шрифт:
— А так ли сказал Гоголь? — возразил Николай.
— Сам читал в школе. Наизусть знал когда-то, — подтвердил шофер. — И вообще, лучше него не скажешь: эх, дорога, пыль да туман!..
Споро отмахали полета километров, на выезде из Устьтамака шофер притормозил у пельменной.
— Не хошь забежать? — спросил Николая. — Я сейчас, моментом. — Сказал и тут же растворился в беспорядочной толпе, что теснилась вокруг пузатых пивных бочек. А еще через минуту Николай увидел, как довольный шофер с двумя пивными кружками в руках вывалился наружу, помятый очередью. Вот он сдунул с края кружки накипь бархатной пены и одним махом опорожнил
— И не боишься, если ГАИ застукает? — спросил Николай, когда шофер блаженно, по-хозяйски разместился в кабине.
— Ха! Чего бояться, поедем без нарушений, как по половице пройдем! — выпалил шофер, и в кабине густо осел хмельной душок.
— Нельзя же за рулем...
— Много чего нельзя, однако и через «нельзя» делаем, — философски заметил парень. — Башка трещит со вчерашнего, перебрал с дружками. А как пивца глотнул, так и полегчало на душе, замаслилось.
Он вытащил из кабинного багажничка пачку «Беломора».
— Закуривай, если хочешь, — предложил Николаю.
Локтев взял папироску, закурил.
Остался позади Устьтамак. Ловко на малой скорости проскользнули КП. Помолчали.
Молчание быстро надоело компанейскому шоферу. Смачно выплюнул за приоткрытое стекло изжеванную папироску, спросил:
— По делу в область-то или так просто, за покупками?
— Какие покупки, — тихо протянул Николай. — По делу.
— Толкач, что ли? Едешь материалы выбивать или что?
— Да нет, по другим делам, — ответил Николай и опять замолк.
Шофер дотошный попался. Он рассказывал о себе запросто, обнажая всю подноготную. Говорил охотно, вдруг прерывался и сам начинал допытываться, лезть с неуместными вопросами. Проехали не так много, а Николай уже знал, что работает парень в автоколонне второй год, был женат, да характером с женой не сошлись, так что холостой сейчас. Полтора года на отсидке был за мелкое хулиганство.
— Не сам я виноват, — объяснял Николаю разговорчивый шофер. — Шел как-то, гляжу — драка, и я дурак, ввязался. Пьяного меня со всей гурьбой и забрали. Всем ничего, те отгородились, а мне срок врезали, так как выпимши был... Невезучий, значит. Так и отбухал полтора годика. — Хитро ухмыльнулся и добавил: — По правде сказать, не сидел я, так и работал шофером, как на воле. А оно все же в паспорте отметка, клеймо. Ничего, зато мир повидал, жить научился. Сейчас притих, на цыпочках хожу. А ты посмотри заработки мои, скажу — ушам своим не поверишь, почище какого министра заколачиваю. Кроме оклада да премиальных всяких, уральские еще идут да тринадцатая зарплата... Всегда и левый приработок есть. С машиной без денег не будешь сидеть, жить во как можно! — шофер, видимо, закончил исповедальную речь, опять к Николаю: — А все же, зачем в область-то едешь?
— По делу, говорю, — неопределенно ответил Локтев.
— Дел у всех по горло, не подумай плохого, я так просто спрашиваю, без любопытства. Не хошь — не говори...
— Похлопотать за товарища еду, — умышленно схитрил Николай.
— За товарища надо, конечно. Я сам такой. Себе завсегда урежу, а для товарища последнюю рубаху сниму.
— С себя или с него? — засмеялся Николай. Тот не понял шутки, не ответив, снова спросил:
— Товарищу что, срок влепили?
— Тебе, приятель, как погляжу, все сроки мнятся... Нет, в партию
Шофер оживился. Добавил скорости, рассудительно — спросил, повернув голову и резко выказывая треугольный кадык:
— Из-за этого едешь?!
— Ну да...
— Делов-то! — наивно удивился, парень. — В партию дружка не приняли, а он и лоб готов расшибить! Хреновина все это... Я вот, к примеру, не член партии, а живу хуже, что ли? По правде сказать, сейчас беспартийному куда легче... А если вступишь, там, считай — кранты: не пей, не гуляй, не балуйся... Прям, как в анекдоте! По одним собраниям затаскают. Я вот по себе сужу, три года, школьником еще, в комсомоле состоял, а толку что? Взносы только платил и все! Нет, меня в партию арканом не затащишь...
— Тебе сколько лет? — грубо спросил Николай.
— Двадцать восемь...
— Большой уже, а дурак!..
Шофер расхохотался, не обратив никакого внимания на злую реплику Николая.
— У меня вот, слышь, тесть по первой жене партиец был, завскладом на базе работал. Оклад — сто пятьдесят колов, ни больше, ни меньше, ни премиальных, ни уральских. А, понимаешь ли, дачка у него в коллективном саду — во! На все сто процентов. «Москвич» был, загнал по сходной цене и «Волжанку» отколол... Сгорел бедняга. Все отобрали, вдобавок из партии под задницу коленкой выперли почем зря. Сам виноват, — рассуждал шофер. — Предупреждали его: потише, мол,, на поворотах, не хватай сразу, помаленьку надо. Посадить его не посадили, потому как с ним еще кое-кто повыше замешаны были... Но потаскали изрядно...
— А надо бы, — колко заметил Николай.
— Чего надо? — недопонял сосед.
— Посадить надо было...
— Разве их, жуликов, всех пересажаешь? Толку-то, кругом воруют, вот и он воровал...
Николай больше думал о своем, не особо обращая внимания на бойкую болтовню шофера. И вдруг, пристальнее вглядевшись в его сухопарую фигуру, худую, длинную, прорезалось в памяти: «Да ведь это, никак, недавний ресторанный знакомец, что в петушиной рубашке был?. Он. Длинное худое лицо, узкий подбородок, над которым горбился тонкий, массивный нос в свекольных прожилках. Бутылками из-под пива забавлялся, переставляя их на стол молоденьким девчатам. Это точно он... Николай громко расхохотался.
— Ты чего ржешь, как жеребец? Думаешь, не прав я? — тоже засмеялся шофер.
— Да нет, я о другом вовсе. Вспомнил кое-чего, — и круто поворачиваясь к нему, спросил:
— А тебя разве на днях не отправили в вытрезвитель?
— Откуда знаешь? — удивился парень.
— Да знаю вот, у меня агентура работает...
— Выпустили, уломал еле-еле...
— Напрасно!
— Чего напрасно? — опять не понял и переспросил худосочный шофер.
— Напрасно, говорю, не упекли тебя, — положив руку на черный круг руля, зло крикнул: — Останови машину!
— Зачем? — испуганно поглядел на Николая. — До города далеко еще...
— Останови, говорю! — еще злее прикрикнул Локтев.
Шофер посмотрел на него, узнать — не узнал, но замешкался. Машину остановил.
— Вот псих-то! — обиженно прошепелявил.
— Ну и гад же ты! Дерьмо на дороге! — он со злостью хлопнул дверцей, спрыгивая на обочину дороги. Злость до того обуяла его, что он, не сдержавшись, с силой носком ботинка поддел лежащий камешек и тот, со свистом отлетев, гулко ударился о кузов машины.