Когда сверкает молния
Шрифт:
Шофер перегнулся через приоткрытое стекло, помахал кулаком, ничего не поняв, крикнул:
— Ну, ну, поиграй мне! Пятерку решил сэкономить... Да жри ты ее, не разживешься!
Грузовик мощно рванулся вперед и быстро скрылся за косогором.
Мимо пролетали машины. Тяжело урчали самосвалы, пулей пролетали легковые, салатного цвета такси, размеренно двигались пассажирские автобусы. Он стоял один у дороги, не останавливал попутных машин, готов был пешком шагать до следующей деревни, где есть автобусная остановка. Стоял, злился, ругал случайного водителя грузовика.
Резко притормозив, прямо рядом с ним остановилась машина. Молоденький, веснушчатый паренек выглянул из кабины,спросил:
— В город едете? Садитесь, подброшу...
— Пятерку заработать захотел? — грубо ответил ему.
— Какую пятерку, за так довезу, — доверительно улыбнулся паренек и приоткрыл дверцу кабины.
— Деваться некуда, ехать надо... — И подсел в грузовик.
Он молчал. Глядел вдаль, наблюдая окружающую природу, широкие поля, окаймленные лесом, где доспевали зреющие хлеба. Одна за другой мелькали за окошком аккуратные деревеньки. Паренек тоже молчал, проезжая мимо районного центра, обронил единственную фразу:
— Ну и попутчик подвернулся. Подсадил, чтоб скучно не было, время скоротать, а он как воды в рот набрал...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Лето клонилось на убыль. Дни еще стояли жаркие, а по ночам уже заметно холодало. Солнце истекало последним теплом августа.
В выходной день Виктор Рабзин с компанией сослуживцев возвращался с базы отдыха «Белый олень», где провел в великолепном настроении свободный денек. Служебный автобус, кренясь и подпрыгивая на ухабах проселочной дороги, выбирался от реки к Оренбургскому тракту. Возвращаться одному в пустую квартиру не хотелось. Со дня на день он ожидал возвращения жены, а пока можно было воспользоваться ее отсутствием и приятно закруглить временное холостяцкое житье.
Виктор подсел к Давыдовичу, прикорнувшему на заднем сидении.
— Юра, как ты смотришь, если ко мне забежим? — обратился Рабзин.
Он еще на базе заметил, что Давыдович постреливает за молоденькими девчатами, в которых узнал недавних подружек из ресторана. Они тоже признали его, своего «спасителя», но скромничая, виду не подали. «А здорово тогда с Николаем мы крутанули в милицию подвыпившего буянчика, — вспомнил он. — Доигрался порожней посудой, шалопай!..»
— Я не против, — заметно оживился Давыдович. — Тогда следовало бы этих мармелашек пригласить. Конечно, они не фонтан, но при дамах общество интереснее... Тебе как они,приглянулись?
— Я их уже видел как-то, — признался Виктор.
— Студентки из Ленинграда, — пояснил Давыдович. — У нас на практике... Сойдут, цыпочки...
Автобус остановился на городской площади. В целях конспирации компания разбилась надвое: впереди пошел Виктор, а девчата с Давыдовичем, немного приотстав, последовали за ним. Незаметно от соседей по лестничной клетке он проскользнул к себе в квартиру. Облегченно вздохнул, дверь оставил приоткрытой. Через несколько минут подоспели остальные.
Девушки ошарашенно озирались по всем углам, разглядывали безделушки на полочках, хрусталь и фарфоровую посуду за стеклом шведской горки. Виктор включил магнитофон.
— А вы ничего себе живете! — воскликнула одна из подружек.
— Не подумаешь, что провинция, — поддержала другая.
— Он же у нас ведущий изобретатель! — пояснил Давыдович. — У них денег — куры не клюют. — И по-хозяйски обратился к Виктору: — Выставляй на стол! Повеселимся...
Приоткрыв бар, Виктор выставил початую бутылку коньяку, венгерский «Токай» с почтенной этикеткой на боку и узорчатый с длинным горлышком графин, набитый стручками красного перца.
— Это спиртик, ректификат, приготовлен по корейскому рецепту, — улыбнулся он девушкам. — Что будет угодно вам, сударыни? Лично я предпочитаю коньячок, хотя три звездочки, зато — натуральный, армянского изготовления.
Тихо струилась чистая магнитофонная запись. Музыка обволакивала комнату, звучала нежно, зазывно. После рюмки коньяку, еще раз убедившись, что входная дверь заперта и телефон на всякий случай отключен, Виктор легко коснулся руки девушки, вывел ее из-за журнального столика в середину комнаты. Под медленный плач саксофона затоптались на месте. Он доверительно обнял девушку, лаская взглядом, шепнул в самое ушко:
— А вы красивая...
Девчонка взметнула ресничками, смущенно отстранилась и растерянно завертела белокурой головкой, не находя рядом подружки. Виктор только сейчас обнаружил, что они танцуют вдвоем, Давыдович с миловидной напарницей исчезли.
Белокурая отстранилась от Виктора, села за столик. Он поспешил к ней. Налив в бокал токайского, пододвинул девушке.
— Я больше не буду, — доверительно отказалась та.
— Почему же? Вы меня обижаете, — наигранно состроил обиженную мину на лице.
— Боюсь, в общежитие не пустят...
Он вновь попытался обнять ее, но постоянное ощущение нерешимости, боязни чего-то непредвиденного расхолаживало и настойчиво отпугивало. Он глазам своим не поверил, когда вдруг увидел, как в зал вошел Давыдович. В накинутом синем халате босыми пятками бесшумно ступил по ковру, потянулся к столику за бутылкой. Виктор подпрыгнул с тахты, увлекая приятеля в прихожую, горячо задышал в лицо:
— Ты что, уже?
— Куй железо, пока горячо! — оскалился в ответ Давыдович. — А ты что тягучку тянешь? Народ не дремлет, пока начальство спит... — И снова скрылся за портьерами в спальной комнате.
Виктору стало не по себе. Если узнает Татьяна, то всему конец, она не потерпит этого! Куда ни шло, когда он спотыкался на обычных житейских мелочах или просто вздорили по пустякам, все это она, могла простить. Но шашней с женщинами, он был уверен, жена не простила бы никогда.
Белокурая, неловко подобрав под себя ноги, сдвинулась к самому краю тахты. Она зло смотрела на Виктора, готовая вот-вот расплакаться.
— Позовите их, иначе я уйду! — требовательно зазвенел ее голосок, и белые кудряшки взволновались на голове. — Мерзавцы!..
Виктор отошел к окну, забарабанил пальцами по стеклу. За окнами опускался на улицы города августовский вечер. Он увидел отражением на стекле, как девушка, еле сдерживаясь от слез, метнулась в прихожую, резко оборачиваясь, почти крикнула: «Мерзавцы!» и громко хлопнула дверью.
Вышел в зал Давыдович. Он был уже одет. Заметив перемену во всем облике только что безмятежного Виктора, спросил: