Когда сверкает молния
Шрифт:
— Израель Львович, — прямо с порога кабинета спросил он, — как вы, готовы к пуску установки?
— Уже давно, — спокойно ответил начальник цеха. — Опрессовку провели нормально, так что и пуск будет нормальным.
— Завидую вашему спокойствию, Израель Львович, — озабоченно заметил Зарипов. — Я весь напружинен. Вчера из Москвы, из министерства, комиссия приехала. В горкоме они заявили, что сами проверят и проанализируют пуск новой линии.
— Для меня так пусть сам Христос пожалует, все одно придраться не к чему! Винтик — к винтику, шуруп — к шурупу, — в невозмутимом спокойствии отозвался начальник
— Но ведь Локтева, говорят, нет в цехе? — нервничал секретарь парткома.
— Ну и что такого, — спокойно парировал начальник. — Свою главную задачу он выполнил — теперь дело за нами.
Только с виду спокоен Израель Львович Ясман, на душе у него творилось другое, внутренне он тоже обеспокоен. Пустить установку, конечно же, можно, волнение его не от того, что новая линия, забирающая азот непосредственно из воздуха, забарахлит или не оправдает себя: опрессовка ее прошла отлично и пугаться каких-либо чрезвычайностей не было причин. Волновался он чисто с точки зрения человеческой этики: заглавного автора изобретения — Николая Локтева — нет до сих пор в цехе в такой ликовальный для него день.
Вскоре позвонили от генерального директора, сообщили в цех, что московская комиссия и люди из горкома партий прибыли, скоро пожалуют на территорию пуска.
А Николая нет как нет, и никто не знает, где бы он мог быть. Посылали домой шофера. Сказали, что умер сосед и он, должно быть, занят похоронными делами. И на кладбище слетал шофер — похороны закончились, все разошлись. Так и вернулся ни с чем посыльный шофер.
Время шло. Хорошо, что представительная комиссия задерживалась. Ясман позвонил генеральному и выяснил причину задержки: оказалось, нет первого секретаря горкома, который настоятельно просил подождать его, хотел сам поприсутствовать на пуске нашумевшей линии.
Ожидающие в цехе люди твердили одно, что пускать установку и линию без Николая Локтева немыслимо. Прибежал вызванный сюда запыхавшийся главный технолог комбината Виктор Рабзин. Парторг сразу к нему:
— Неужели и вы будете твердить то же самое, что и все?
— А что твердят все? — спросил Виктор.
— Говорят, что линию без Локтева пускать нельзя. Что она, в тар-тарары взлетит, что ли, без него? Что он, Локтев, пуп земли какой-то? Или один вел всю реконструкцию?
— Один, конечно, не один, — успокаивал разгоряченного парторга технолог. — Все причастны к реконструкции...
— Тогда что же удерживает вас и начальника цеха тоже? — сузил щелочки глаз Нургали Гаязович.
— Винтик к винтику, шуруп к шурупу, — улыбнулся Ясман. — Мы готовы принять любую комиссию, но... — и он ожидающе посмотрел на Рабзина, который тоже входил в широкий круг авторов изобретения, подготовленного к пуску.
— Опрессовка прошла нормально, — пояснял Виктор. — Акты приняты, утверждены во всех инстанциях вплоть до пожарной службы...
Он говорил сейчас одно, а думы его витали вокруг другого. Дело в том, что линия и сама установка монтировались чуть ли не заново. Весной, когда после двухлетних проволочек и борьбы предложение Локтева, наконец, утвердили и даже признали изобретением, надо было останавливать все предприятие, к делу вплотную подключился главный технолог — Рабзин. Они вдвоем предложили
— Тем лучше для всех нас, коль все готово к пуску, — вновь заговорил секретарь парткома. — И нет никакой необходимости ждать кого-то. Не возьму в толк, зачем сваливать, когда трудно и невтерпеж, на стрелочника?
Израель Львович вспылил:
— Николай Локтев. отнюдь не стрелочник, он такой же автор изобретения, как все мы, если не более того. К тому же работает в цехе с самых первых дней пуска, потому и оборудование знает как пять пальцев, до гайки, до винтика.
С непонятной нерешительностью вступился Рабзин:
— Линия, собственно, вполне готова к опробованию, осталось открыть задвижки и пустить поток воздуха под определенным давлением и температурным режимом. А эти задвижки монтировались как раз под непосредственным руководством Локтева...
— Вы же главный технолог всего комбината, — прервал его Нургали Гаязович, — а Локтев — простой рабочий. Под вашим руководством должно было идти все переоборудование и наладка.
— Но неудобно же...
— О каком еще неудобстве вы можете говорить, когда целая авторитетная комиссия ждет! — вспылил Зарипов.
— Вообще-то проблемы особой нет, — пошел на попятную Рабзин.
Не столько нетерпеливая горячность секретаря парткома начала раздражать Ясмана, сколько то, что он случайно обнаружил и уяснил для себя, как преображался на глазах технолог. Затаенная радость промелькнула по сухощавому лицу Виктора, когда узнал об отсутствии на месте Локтева. Упорство его не пускать линии без оператора — неожиданно заметил Ясман — было показным. До сих пор технолог нервничал больше всех, обеспокоенно сокрушался отсутствием друга. Стараясь не показать своего внутреннего противоборства, он то и дело допускал оплошности, которые все глубже убеждали начальника цеха в горячем желании главного технолога как можно скорее начать пуск. Ясман и сам был не против этого. Но одно дело он, совсем другое — Виктор.
...Предложение Локтева, поданное два года назад в рационализаторское бюро комбината, изучалось, критиковалось, вновь возвращалось к нему в руки. Николай не новичок в таких делах. Он знал, что за каждую идею надо бороться. Сама система внутренних взаимоотношений на производстве до такой степени закостенела, что внедрить что-либо новое нелегко. Семь потов прольешь! На комбинате из тысяч предложений малая толика внедряется в производство. То денег жалеют, то побаиваются нового: как оно обернется? В основном внедряются небольшие предложения по собственной инициативе тех, кто их подал.
Здесь же необычный случай. Простой оператор предложил коренную реконструкцию установки и линии к ней. Все видели, сама идея была прекрасной и удивительно простой: вместо химического азота, получаемого на комбинате многими производствами, предлагалось брать его в чистом виде непосредственно из окружающего воздуха. Зарубежное оборудование не было приспособлено к этому, а потому следовало, кроме сооружения новой линии, многое переоборудовать заново. Все было довольно просто и ясно.
Хотя и говорят, — все простое — гениально, тем не менее предложение оператора встретило небывалое сопротивление.