Когда тают льды. Песнь о Сибранде
Шрифт:
В другой раз я бы не смолчал: дивную серебряную миску, из которой умывались по утрам, я привёз с собой из столицы после одного из военных походов. Орла радовалась доброму металлу, как дитя…
Но я был слишком подавлен, чтобы возражать свояченице. Пока старшие сыновья, гомоня, мыли руки и рассаживались, я тихо опустился на колени рядом с младшим, сидевшим на шкурах у тёплого очага. Рядом с Оланом лежали самодельные игрушки – наследие от уже выросших детей – но сын не проявлял интереса ни к одной из них.
– Его я покормила, – глянув в нашу
Я взял Олана на руки, прижал к себе, проводя пальцем по нежному личику. Сын вскинул к потолку голубые глаза и вновь уткнулся взглядом в пол. И вновь накатила лютая тоска, вгрызлась кровавыми клыками в искромсанное сердце.
Всё же я нашёл силы оторвать сына от себя, поцеловав на прощание, и вложить в безвольную ручку крохотный деревянный молоток. Слабые пальчики тут же разжались, и бесполезная игрушка упала обратно на шкуры.
– …и сидит уже хорошо, – продолжала бодрую речь Октавия. – Пойдёт, непременно пойдёт, Белый Орёл! Вот увидишь…
– Прекрати, – не выдержал я. Поднялся на ноги, подходя к столу, встал у своего места. – Довольно пустых надежд. И речи твои добрые – не помогают.
Свояченица обозлилась, но я уже кивнул Илиану, и средний начал чтение положенных перед едой молитв. Вот только я, как ни старался, вникнуть в их смысл не мог.
Вечер пролетел слишком быстро. Я всё не отпускал от себя сыновей, будто не на несколько дней шёл, а расставался на долгие годы, и лишь когда Назар, прислонившись ко мне, уснул на скамье, я отпустил детей на ночной сон.
Октавия от моей кровати решительно отказалась, заверив, что успеет ещё там бока отлежать, покуда я заезжих магов развлекать буду, и я не стал ей перечить. Улёгся рядом с уже посапывавшим Оланом и провалился в сон почти тут же, даже не разобравшись, как и где устроилась Октавия.
Ночь прошла беспокойно: проснулся и раскричался младший, старшие дети то и дело вставали по нужде, и лишь ближе к рассвету я уснул крепким сном, который прервала бесцеремонная свояченица.
– Вставай, Орёл, – громко шепнула она мне в самое ухо. – И исчезни из дому поскорее. Не нужны тебе слёзы да сопли перед дорогой…
Я оделся быстро, приняв во внимание правоту родственницы. Походные мешки уже ждали у конюшни, так что всё добро, что я имел при себе, выходя из дому, было на мне: амулет Великого Духа, с которым не расставался уже двадцать лет, доспех поверх тёплой одежды, трофейный двуручник, лук и колчан со стрелами.
Привязав сумки да меч к седлу, выехал за ворота, и хорошо протоптанной тропой миновал дом соседки. В крошечном окне горел свет: Тьяра не спала. Я тряхнул поводьями, чтобы проехать знакомые ворота поскорее, и расслабился лишь, добравшись до кузницы: отсюда меня видеть не могли ни домашние, ни добрая соседка.
Зато здесь хватало иных взглядов – настороженных, недоверчивых, откровенно хмурых. Магом я, конечно,
Знал я лучше многих нрав наших ло-хельмцев, и понимания не ждал. Зла не держал тоже: отойдут, одумаются, догадаются, что не предатель я, не перебежчик, и что причин для ненависти к магам у меня куда больше, чем у них…
Колдуны ждали меня за околицей, как и договаривались. При моём приближении ходившая по тропе в нетерпении Деметра поджала тонкие губы и вскочила в седло, раздражённо поглядывая в мою сторону.
– Запаздываешь, староста! В Живых Ключах мы должны быть не позже конца седмицы, иначе…
– Источник высохнет? – не сдержавшись, усмехнулся я, проезжая мимо.
– Кто тебе сказал? – тотчас вспыхнула колдунья. Резко обернулась, стрельнув взглядом в помощников, и тронула поводья, не дождавшись от них ответной реакции. Люсьен держался мастерски: ни один мускул не дрогнул на юном лице под строгим взглядом старшей из отряда.
– Да полно тебе, Деметра, – заурчал серебристый ручеёк девичьего голоса. – Не враг же он нам… Верно, Сибранд?
Прекрасная Элла даже имя моё запомнила, хотя я не представлялся никому из них. В таверне каких только баек не наслушаешься. И про меня соседи судачили с большой охотой…
И всё же ответом альдку я не удостоил. Повидал я, как некоторые из легионеров пленялись красотой серокожих красавиц, и как находили их наутро с распоротыми животами и развороченными кишками…
– Мы срежем дорогу, – смилостивился над нервничавшей Деметрой я. – И будем в Ключах задолго до конца седмицы.
Дальше ехали молча: предрассветные заморозки заставляли ёжиться даже меня, не говоря уже о кутавшихся в свои плащи магов. Как держалась Эллаэнис, потерявшая много крови, я не знал, а оглядываться да проверять не хотел. Красива была проклятая нелюдь! До дрожи красива…
Когда рассвело окончательно, и белый день упал на стонгардские горы, освещая все тропы и дороги сверкающими красками, маги чуть оживились.
– Богатая у вас земля, – заметил Люсьен, поравнявшись со мной. Въехав в небольшой лесок, коней пустили шагом: здесь снег оставался нетронутым и довольно глубоким. – Столько всего вокруг…
Я помолчал, провожая взглядом вспорхнувшую на ветку красногрудую птицу. Великий Дух, неужели скоро весна? Всё не верится…
– Да, – отозвался я наконец. – Наша земля – богатая.
Люсьен обрадовался отклику, подъехал ближе, с интересом поглядывая на мой посеребренный двуручник под походными сумками.
– Откуда такое сокровище? – искренне восхитился он, когда разобрал альдские руны на клинке. – Произведение искусства, а не оружие! От такого и умереть не стыдно… Трофей?
Я кивнул.