Когда тают льды. Песнь о Сибранде
Шрифт:
– Стой, – Мартин ухватил меня за локоть, как только я рванул прочь, – слушай. Там… не только воины. Имею в виду… – земляк тяжело перевёл дыхание, и я понял, как непросто далась ему битва, – наши. Не… неживые. Видел двух. Они с ними.
– Проклятые некроманты, – прохрипел Айлин, прислоняясь к стене. – Не знаю, что за заклятие… но они поднимают всех… кто пал. Как только кто-то умирает… здесь, в пределах гильдии и долины… переходит на их сторону. Вот такой… расклад…
– Не дайте мне умереть, – слабо попросил Войко, медленно сползая
Айлин обернулся, лишь сейчас заметив неладное с другом, подскочил к нему, мигом обретя силы. Приложил слабо замерцавшие ладони к рваной ране.
– Держись, держись, – попросил едва слышно. – Великий Дух… сил не хватает…
К нему присоединился Мартин; я распрямился, тяжело переводя дыхание. Кажется, был ранен, но огонь битвы в жилах ещё не погас: боли не чувствовал.
– Убирайтесь отсюда, – глухо проговорил я, не глядя на адептов. – И остальных предупредите. Здесь больше делать нечего.
План Витольда провалился – в тот самый миг, когда Люсьен выступил вперёд в долине. Созданный амулет не достанется ни нам, ни альдам; «слабое и ничтожное» Братство Ночи, которых все считали лишь пешками в чужой игре, начало собственную партию. И никому из кукловодов места в ней не оказалось.
Я пробирался к главной башне через обломки колонн, ворот, вывороченных камней и части мёртвых тел – некоторые ещё дёргались, подчиняясь мысленному приказу тех, кто не давал им умереть. По пути заморозил и разрубил ещё двух мертвецов: те не защищались, бездумно направляясь к выжженному входу. Сверху я различил глухие хлопки пушек: неужели всё-таки остались? Глупцы! Как, Великий Дух, воевать с воинством, которое не подчиняется приказам?! Велел же – убираться со стены! Из гильдии! Подальше отсюда!..
Изнутри пахнуло гарью, жаром и смрадом умирающих тел. Я отпихнул с дороги мешавших мне воинов и тотчас смешался с общим потоком: убитые знали, куда шли. Отталкивая их с дороги, обгоняя одного за другим, сбрасывая с лестницы всех, кто подворачивался, перепрыгивая через три ступеньки, я помчался к обсерватории.
– Почти успел, – усмехнулась мастер Сандра, как только я замер на пороге. Меня отталкивали с дороги мертвецы; длинная вереница воинов всё уплотнялась на лестнице, но внутрь залы уже никто не заходил. – А вы пошли вон! Убейте всех! Чтобы ни капли живой крови! Вон!
Не слушая, я смотрел на жуткую картину: бездыханное женское тело, заваленное сожжёнными трупами, приподнял за отвороты плаща Люсьен. Молодой колдун сидел на корточках, двумя руками удерживая на весу серую, как трёхдневный покойник, госпожу Иннару. Веки её были синими, светло-каштановые волосы украсились сединой, а к избитым губам прижимался жадный брутт, выпивая глоток за глотком вылетавшие из открытого рта клубы чёрного, склизкого, смрадного дыма. Ошарашенный взгляд выхватил и осколки кристалла, в который был заточён созданный амулет: в руке Деметры остались лишь удерживавшие его цепи.
– Бесстрашная, –
Люсьен разжал пальцы, и тело госпожи Иннары безвольно упало поверх сожжённых мертвецов. Её отвлекали целым отрядом воинов, нападая, в свою очередь, со всех сторон: у дальней стены заметил тела двух альдских магов, одного даже узнал: тот самый колдун с синей перевязью на плече. Деметра расправилась с обоими, но Сандра с Люсьеном действовали слаженно, вступив в бой лишь тогда, когда внимание дочери Сильнейшего рассеялось на множество врагов.
– Хотя… пятый ли? – задумчиво уточнила Сандра, будто не замечая меня. – Дамиан – старый пень! Продержался меньше. А эта…
Коротко, без замаха, я метнул топор в ведьму. Сандра очнулась в последний миг, так что острие замерло у самого её лица, остановленное колдовским заклятьем. Я бросился к ней, чтобы задушить голыми руками, но тщетно: упустил момент. Короткое заклятие – и я застыл точно так же, как там, в долине.
– Животное! – скривилась Сандра. – Велела же: убить! Оставил. Зачем оставил? Ну что ж? Не смог он – сделаю я.
Занесённая для заклятия пухлая рука замерла у моей груди. Страха не было, лишь бесконечная ярость и отчаяние: не успел! Не сумел! Не защитил…
– Довольно.
Ни я, ни Сандра не заметили, когда брутт оторвался наконец от своей жертвы. Тот, кто шёл к нам, Люсьена напоминал лишь отдалённо. Почернело лицо, пошло сетью мелких трещин, посерело так же, как у Деметры. Заострились и без того рублёные черты. Чёрными провалами стали некогда живые и весёлые глаза.
– Ты хорошо послужила.
Сандра невнятно вскрикнула, когда цепкие пальцы брутта впились в её запястье, не давая ни вырваться, ни увернуться.
– Но ты ничто по сравнению с этим телом.
Я видел, как перетекают к колдуну её силы – вначале голубовато-белый поток магической энергии, потом красные, как кровь, искры жизни; всё до последней капли – и каким ужасом исказилось обманчиво-приветливое, полное, довольное лицо Сандры. Бруттская колдунья даже сказать ничего не успела – только безграничный страх, животный ужас, дикая боль – и уже пустая оболочка, кулем повалившаяся на каменный пол.
– Он всегда был сильнее, – сказал кто-то голосом Люсьена. – Ты лишь берегла его до этого дня. Управляла. Сдерживала. Пустоголовая раба. Из-за тебя он не взял седьмой круг. Теперь ему сложнее удерживать амулет в себе. А мне – обладать им.
По мертвенно-серому лицу Люсьена пробежала мучительная гримаса; на какое-то время пустые глаза плеснули болью и узнаванием.
– Помни, что она сказала! – выкрикнул в пустоту, не глядя на меня. Выкрикнул отчаянно…
А затем потолок обсерватории взорвался, осыпав меня каменными обломками, и тело молодого брутта взмыло вверх.