Когда тают льды. Песнь о Сибранде
Шрифт:
За моей спиной тем временем творилось нечто невообразимое – рёв, шипение, влажные хлюпающие звуки – но я не оглядывался. Руки всё ещё крепко сжимали двуручник, и я уже не медлил. Оттолкнувшись от земли, я с коротким хрипом вонзил клинок в открывшегося Врага.
Рёв, пронёсшийся над долиной, казалось, достиг небес. Я закричал вместе с Тёмным: боль Люсьена передалась мне. И ещё глубже, пронзая брутта насквозь, я загнал клинок.
«Произведение искусства, а не оружие! От такого и умереть не стыдно…» – зазвучал в голове восхищённый
Вырвались из распахнутого рта клубы чёрного дыма, устремились в самое сердце ещё открытого портала. Смрадное и удушающее всё не заканчивалось, исторгаясь из сломанного тела болезненными толчками, и даже в нём мне чудился чудовищный рёв – в тот миг, когда устремились остатки Тёмного амулета во вспыхнувшую воронку, а вместе с ней закружились мёртвые тела исчадий – ни одного живого, кто же их так?! – и взметнувшийся в воздух кровавый снег.
Словно в бушующую воронку, затягивались в закрывающийся портал камни, лёд, обломки оружия… Горела долина ярко-зелёным огнём, вновь и вновь содрогаясь от колдовских ударов. Кем бы ни был таинственный маг, своим искусством он владел в совершенстве: не раз и не два зло разгорались красные уголья умирающего портала, и вновь и вновь накрывала его плотная зелёная пелена. Чёрный дым втянулся внутрь почти весь, подгоняемый беспощадными магическими толчками, и портал закрывался с яростным стоном, как гигантский раненый зверь.
Я не смотрел по сторонам. В тот самый миг, как я пронзил брутта насквозь, серая, нечеловеческая кожа словно осыпалась с молодого лица, вновь являя до боли знакомые рублёные черты, а в жутких глазах погас мертвенный огонь, возвращая им живой, хотя и стремительно угасающий свет.
А затем я почувствовал, как нас с молодым колдуном затягивает в чёрную воронку. Я понимал: стоит мне разжать пальцы, и Люсьен окажется в самом центре портала. И тогда тот закроется, навсегда заключив в жадные злые объятия душу и тело моего брата…
Отпустив застрявший в теле брутта двуручник, я обхватил Люсьена за плечи, оттаскивая его подальше от зияющей в земле дыры. Далеко я уползти не мог: к тому моменту ослабшие ноги почти не держали. Да и затягивало внутрь уже нас обоих…
– Держись! Держись, стонгардец!
Меня ухватили за локоть; я почувствовал, как крепкие руки с трудом оттаскивают нас с Люсьеном – всё дальше, дальше от чёрного портала…
А затем небо полыхнуло зелёным ещё раз, и портал захлопнулся с яростным стоном, полным ненависти и нечеловеческой, чудовищной злобы.
И стало очень тихо.
Тащивший меня за локти оказался Дейруином – альд, пожалуй, едва не надорвался, когда совершал свой подвиг. Он тотчас откатился на безопасное расстояние, оставив нас с Люсьеном одних, и больше я ничего не видел. Только бесконечно уставшее лицо молодого брутта, на котором приоткрылись наконец чёрные, как ночь, глаза. Блуждающий взгляд безошибочно остановился на мне, и губы сложились в слабую усмешку.
– Прости, – торопливо выдохнул я, давясь обжигающим воздухом. – Я…
Люсьен слабо улыбнулся. Выдавил хрипло, через силу, глотая пошедшую горлом кровь:
– Я… горжусь тобой… варвар.
И не сказал ничего больше.
Я жадно вглядывался в непривычно счастливое лицо. Благодарный и спокойный взгляд застыл, устремившись в стремительно светлеющее небо. Видел ли меня ещё Люсьен? Понимал ли, что именно я… тот, кому он по-своему верил… убил его?
Стрелой вонзилась внезапная догадка. Великий Дух! Люсьен, брат, ведь ты готовил меня к этому! Готовил нас обоих. Ты бы никогда не убил меня – даже под властью Тёмного. И если и подпустил бы к себе кого, так только меня. Чтобы я – именно я… чтобы от моей руки…
Ты облегчал мне задачу как мог – выговорился у вечернего костра, врал про то, что мог исцелить Олана… Про девушку из таверны, выходит, тоже врал? Недостаточно, видит Дух, недостаточно ты оболгал себя в моих глазах! Потому что я так и не сумел тебя возненавидеть. Что там – я никогда не отпускал мысли, что мы по-прежнему останемся друзьями, что бы ни случилось…
Бесконечно уставшим было молодое лицо. Я его уже не видел – прижал к плечу, баюкая, как сына. Хотелось выть и проклинать, ругаться и ненавидеть. Люсьен, подлая твоя бруттская душа, неужели ты не придумал ничего лучше? Почему не рассказал Деметре? Не предупредил меня? Тщеславие ли тебя ослепило – обладать Тёмным амулетом – или уже тогда ты не владел собой? Когда же ты понял, что уже слишком поздно? Гордый глупец! Как, как предлагаешь дальше жить, зная, что на моих руках твоя кровь?!
Что ж, я не отдал им тебя, брат! Так, как ты хотел. Прости, но и не уберёг тоже…
…Я не знаю, сколько времени прошло – мгновение или час – но чужие голоса впились в мысли осколками битого стекла, полоснули бритвой по свежей ране. Я не хотел их слушать, но слышал против воли, и сознание возвращалось в беспощадный мир живых нехотя, толчками.
– …значит, седьмой круг. Я сразу понял, когда увидел… Ты уничтожила всех в долине? В крепости… и в крепости тоже? Колоссальный расход энергии… Я… не спрашиваю, отчего ты никогда не говорила. Понимаю.
Ответом Дейруину служило молчание. По-прежнему прижимая к себе потяжелевшего брутта, я чуть провернул голову. Альд стоял недалеко: я видел сапоги, утопающие в чёрном пепле выжженной долины, и только сейчас понял, что и сам сижу, покрытый липкой сажей.
Я чуть приподнял Люсьена за плечи, не позволяя ему коснуться изуродованной земли. Помню, брат. Ты ненавидел грязь.
– Я открою портал, – безжизненно произнёс незнакомый голос. – Уходи сейчас. Немедленно.
– Оставив своих?
– Я устала, Арк. И у меня нет амулета стихий, чтобы пропустить через портал целую армию. Я переброшу тебя одного. Всё.
Поддерживая брутта на весу, я оглянулся и вздрогнул. Деметра стояла, безвольно опустив руки, и серая кожа ничем не отличалась от альдской. Поседели русые волосы, заострилось безжизненное лицо, на котором мертвенным зелёным светом горели жуткие глаза.
– Брейгорн…
– Нет.
– Деметра, – вновь попытался Дейруин, не решаясь ни коснуться, ни приблизиться к невесте.