Когда тают льды. Песнь о Сибранде

Погожева Ольга Олеговна

С обязанностями старосты без помощи Фрола я теперь ни за что бы не справился. Лишить меня должности и передать бразды правления кому-то ещё верные горожане отказались наотрез, но, положа руку на сердце, я взвалил все дела на плечи друга, являясь лишь на общие собрания, раздавая ценные советы и участвуя в судьбе Ло-Хельма настолько, насколько позволяла собственная суматошная жизнь.

– Пойду, – чувствуя, как жар кузницы заставляет всё чаще опускать уставшие веки, попрощался я.

Фрол только кивнул в ответ, не отрываясь от работы: друг, как и я, слов попусту не тратил. Может, зайдёт вечером, если появится минута – он в моём доме всегда желанный гость.

У окраины

я остановился, окидывая открывшийся с пригорка вид беглым взглядом. За моим домом выросло ещё два: Назар и Никанор твёрдо решили не оставлять старого отца одного. Оба женились в прошлом году – весёлой выдалась минувшая весна. А уж невестки у меня – всему Ло-Хельму на зависть! И, конечно, пересудов с такими дочерями не оберёшься. Если случится мне пройтись знакомыми улицами, то непременно услышу горестно-ехидное:

– Лия-то ваша, почтенный Сибранд – ну словно картинка! Сегодня к Торку в лавку зашла – заезжие легионеры едва шеи не свернули… Уж вы бы намекнули… Негоже замужней женщине в праздничных уборах ходить… да в отсутствие мужа, доблестно стерегущего северную крепость от нелюдей…

Я слушал молча. Возразишь – сожрут с потрохами: уж я наш народ знаю. Нрава же более кроткого, чем у Лии, я среди наших девиц не встречал – добрая жена досталась Никанору! Стонгардских кровей, из честной рантанской семьи, местного духовника дочь, воспитана в вере и благочестии… Разве то, что красивая, такой уж тяжкий грех? А шеи заезжим легионерам я и сам сверну, чтобы на чужих жён не заглядывались.

Со второй невесткой повезло меньше: Дария оказалась острой на язык и бойкого нрава. Смуглая, юркая, с шальными глазами-ягодами, она за год жизни в Ло-Хельме так и не переняла наш говор, предпочитая родной сикирийский диалект. Полностью её только я понимал, остальные догадывались о смысле, исходя из говорящей мимики и выразительных жестов. С ней уже давно никто не связывался: отпор младшая невестка давала так, что второй раз обидчик и глянуть на неё не решался.

Поначалу я от такой шельмоватой родни пришёл в тихий ужас, но ради счастья сына смолчал. Назар, впрочем, моё молчание расценил правильно, потому что как-то заговорил со мной, будто извиняясь:

– Дария – она хорошая…

Никанор неопределённо пожимал плечами, вроде как соглашаясь с братом. Первенец мне рассказал, что с будущей родственницей познакомились, когда служили в Оше: бойкая девица продавала сладости на местном рынке.

– У Назара не было шансов, – добавлял Никанор, вспоминая первую встречу.

Дария тотчас положила глаз на рослого и ладного легионера, и ещё до конца службы случилось так, что оба повенчались в храме Великого Духа.

– Братишка даже понять ничего не успел, – со вздохом завершал печальный рассказ Никанор. – Ты же его знаешь: наивный, всё на веру принимает. Но у неё такая родня, отец… я бы от них тоже сбежал хоть на край света. Да и в конце концов, Назар её любит…

Молодые невестки остались теперь на моё попечение: первенцы служили в северной крепости, почти не появляясь дома. И, надо признать, за это время я крепко привязался к дочерям – особенно, на удивление, к прямой, открытой и по-своему внимательной Дарии.

– Чой-то, тато, у вас неубрано так, – без обиняков заявляла мне младшая невестка, появляясь на пороге. – Дайте я вам уберусь, что ли, а то от людей стыдно.

И действительно споро заметала, чистила, готовила, не дожидаясь ни согласия, ни благодарности.

Олан к ней тоже привязался. Младший радостно бросался к девушке, как только та входила в дом, помогал снять шубу и смотрел преданными глазами, не роняя ни слова. В свои четырнадцать зим Олан по-прежнему

говорил отрывисто и нескладно, зато с удовольствием занимался со свитками, старательно выводил кривые символы стонгардского и бруттского алфавитов, и по вечерам то и дело теребил меня, заставляя читать вслух давно изученные до последней буквы книги. Худой да жилистый, как в своё время Илиан, младший сын по-прежнему оставался красивым: светлое лицо с внимательными голубыми глазами, платиновые волосы, так и не потемневшие с годами, пронзительный пытливый взгляд. Конечно, в компании сверстников Олану делать было нечего: юноши его возраста уже готовились или к вступлению в ряды легиона, или к освоению семейного ремесла.

Я не знал, какое будущее ждёт моего младшего сына. Отцовское сердце сжималось каждый раз, когда я видел его ровесников, но я тут же одёргивал себя: если бы не помощь магов, было бы намного хуже. Не слишком чувствительный по природе, я почти насильно воспитывал в себе благодарность, взращивал, как хрупкое растение, прекрасно понимая: я уже получил своё утешение. Великий Дух милостив: он облегчил мне ношу. Но кто сказал, что по жизни идут непременно налегке?

Дядя Луций, тренируя меня, всегда заботливо интересовался: тяжело тебе? И тут же ласково советовал: возьми ещё мешок! Тогда поймёшь, что способен выдержать намного больше, чем думал прежде. Ты сильный, Сибранд, помни об этом…

Чем невыносимее жизнь, тем больнее понимать, что именно тебе выпал несчастливый жребий. Не смотри по сторонам! Отвлекись от своей беды, взвали на плечи побольше обязанностей. Ты выдержишь. Твои мысли развеются между многими заботами, и та сокровенная, самая болезненная тайна скроется в них, как в сорной траве.

Ты не останешься с ней один на один в неравной схватке. Она не поглотит тебя, как непременно сделала бы прежде. Теперь ты можешь ей сказать: да, мне больно, но обожди – и без тебя дел по горло. И заботы уведут твои мысли прочь от чаши горя и страданий…

Это жестокая битва: победить невозможно. Но зачем отбивать каждый из падающих на тебя ударов? Иногда от них можно попросту увернуться. Набраться сил и вновь с улыбкой посмотреть в лицо своему врагу…

Все мы сильны и счастливы, когда есть отдача от наших трудов. Мои старшие сыновья выросли, как сорная трава, и лишь милостью Великого Духа не пошли по скользкой дорожке. Не будь у меня Олана – разве оценил бы я подобный дар? Нет – возгордился бы до небес: вот, поглядите, каких сыновей «вырастил»! Повстречавшись с теми родителями, кому не повезло с детьми, как бы думал про них? Осуждал бы? Несомненно! Понимал бы, каким на самом деле рабским, безжалостным, безвыходным трудом они живут? Догадывался бы, какая это мука – вкладывать втрое больше усилий, чем родители шустрых, самостоятельных детей, а отдачи не получать никакой? Мучиться жизнью, наблюдая за царящим в доме безумием и болью, и каждый день принимать всё новые удары от посторонних, жадных до чужой беды людей? Сытый голодного не разумеет – и твою боль тоже никто не поймёт. Зато ударить точно сумеет – вольно или невольно.

Что ж, мне повезло не возгордиться успехами старших, глядя на младшего. И свою цену за подобный урок я заплатил сполна…

У развилки я остановился. Окна в моём доме ещё оставались тёмными, зато в том, что напротив, уже разгорались слабым огнём: Октавия зажгла лучину. Бывшая соседка, рыжая Тьяра, вышла замуж за рыбака из Кристара и уехала к мужу, а предприимчивая свояченица тут же предложила свою цену за уже ненужный той дом. Тьяра согласилась: всё равно жить рядом со мной теперь не сумела бы. Да и мне не хотелось лишний раз смотреть в обиженные глаза…