Когда уходит земной полубог
Шрифт:
— Чем же объяснить сие? — поразился Роман.
— А тем, что каждый хватает здесь свой кусок пудинга! — за Сонцева сердито пробурчал Пётр Андреевич. Как человек умный и сообразительный, он ясно представлял теперь, каким болваном он был вечор в глазах Сонцева, когда сравнивал тишайший, погруженный в восточную сладострастную негу Босфор с сей промышленной выставкой на Темзе.
За три часа, пока шли вверх по реке, прямо на их глазах было спущено с эллингов с добрый Десяток купеческих и военных судов.
«Вот отчего англичане величают свою страну владычицей морей!» — подумал Толстой. И понял: рождение сильного Российского флота вызывает у сих мореплавателей только соперничество и неприязнь...
Вслух же посол сказал своим спутникам:
— Да, немалые, чаю, тайные препоны будут нам в сём английском Вавилоне!
Впрочем, в Лондоне посольство Толстого встретило даже не тайные препоны, а открытую враждебность. Хотя после разоблачения шведского посла Гилленборга в связях с якобитами Англия и разорвала отношения со Швецией, британский кабинет разрыв тот почитал временным и случайным, вызванным очередным сумасбродством шведского короля. Всерьёз воевать со Швецией в Лондоне не собирались, и тем более не хотели вступать в прямой союз с Петром I. Британские министры гораздо охотнее поддержали бы приходящую в упадок Швецию, чем сильную Россию, но всю их игру смешал этот сумасброд Карл XII, затеявший шашни с якобитами.
Среди министров самым горячим супротивником России был (Сонцев о том узнал через свои старые связи) министр иностранных дел Стэнгоп. Впрочем, и многие другие министры в Лондоне охотно возвратили бы московитов к их прежнему варварству, когда у Москвы был один свет в окошке — торговля через Архангельск! И английские, и голландские купцы сами назначали цены на товары, как где-нибудь на Ямайке.
Балтика же открыла русским прямой путь в Европу, и пришёл конец англо-голландской вековой монополии. Посему не только британские министры, но и многие купцы в Сити мечтали с помощью шведов вернуть Россию в Азию, удушив её балтийскую торговлю.
Ещё большими недоброжелателями России оказались придворные курфюрста Ганновера Георга, который ныне стал королём Англии. Первый ганноверский министр Бернсторф, родом мекленбуржец, прямо зеленел от злобы при мысли о русских полках, стоящих в Мекленбурге. И хотя приглашены те полки были самим герцогом мекленбургским, Бернсторф готов был пойти на всё, чтобы убрать Россию из Германии. Узнав о появлении Толстого в Лондоне, ганноверец не медлил ни минуты, поскольку знал, что в парламенте многие депутаты стали дружелюбно относиться к союзу с Россией, особенно после разоблачения якобитских связей этого дурака Гилленборга.
Наряду с ненавистниками России в Англии всегда были и её друзья. Петровские перемены, которые поворачивали, эту огромную загадочную страну лицом к Европе, приветствовали многие дальновидные англичане, среди них великий физик Ньютон и знаменитый автор «Робинзона Крузо» Дефо. Бернсторф знал, что и в самой правящей партии вигов имелись деятели, которые прямо говорили, что новая балтийская торговля России будет выгодна в англичанам, поскольку русские товары польются уже не узким ручейком через далёкий Архангельск, а пойдут в Лондон широкой полноводной рекой. И в Сити многие полагали, что надо скорее покончить с войной на Севере и помочь России заключить мир со шведом. В стане миролюбцев (и это Бернсторф считал особенно опасным) оказалась и восходящая звезда партии вигов сэр Хорас Уолпол. И надобно было поспешать и предупредить возможную дружбу сэра Уолпола с Толстым. Ведь в Лондоне не было ни для кого тайной, что Уолпол, как никто» успевает ухватить свой кусок пудинга. А Толстой (о том было известно всей дипломатической Европе) ещё в Стамбуле отличился как великий мастер бакшиша того же пудинга.
Вот отчего, получив из Гааги верное известие, что Куракин ищет корабль для российского посольства, Бернсторф решил устроить русским знатную встречу. И личный секретарь ганноверского министра герр Шульц получил некое странное поручение, выполняя которое в тот же день отправился в самые непотребные кварталы Лондона.
В эпоху пудинга в Англии, случалось, не проводили большого различия между настоящим джентльменом и джентльменом с большой дороги. Иные бандиты были столь известны в стране, что на казнь одного из них, Джонатана Хайльда Великого, собралось полмиллиона лондонцев — столько, сколько собралось, только полвека назад, на казнь короля Карла I Стюарта. Вскоре после этой нашумевшей казни разбойника была поставлена в Лондоне и знаменитая «Опера нищих» молодого Грея. В ней открыто утверждалось, что разницы между настоящим джентльменом, нажившимся на спекуляциях на бирже мыльными пузырями, и «джентльменом удачи» попросту никакой не было.
Посему никто особо не удивился посланцу министра в прокуренной зале таверны «Дикий вепрь», где за стойкой над головой трактирщика красовалась надпись: «Здесь вы можете напиться допьяна за четыре пенса и до упаду за восемь!» Да и сам герр Шульц был тёртый малый и, в отличие от своего министра, прекрасно знал лондонский сленг.
Через минуту после разговора с трактирщиком его провели в заднюю комнату, где за бутылью джина восседала мрачная парочка: долговязый белобрысый верзила по кличке Красавчик Пэс и здоровенный матрос со сломанным носом по кличке Виконт, Если Пэт заполучил свою кличку, как и герцог Мальборо, за то, что мог уломать любую богатую старуху, то матрос заработал своё прозвище после честного боксёрского поединка в доках Ост-Индской компании, когда ему сломал нос могучий кулак самого виконта Сант-Джона Болингброка. Поскольку оный виконт, бывший министр королевы Анны, столь неравнодушный к боксу и династическим интересам Стюартов, после воцарения ганноверской династии в 1714 году оказался в бегах во Франции, то побитый им матрос здраво рассудил, что сэр Болингброк своим знатным ударом посвятил его как бы в рыцарское сословие и потому уверенно откликался на кличку «Виконт».
С этими «аристократами» знаменитой тюрьмы Ньюгейта и свёл трактирщик герра Шульца.
— Чистые херувимы, прямые сподручные Великого Джонатана, работают только по-крупному... — весело рекомендовал он своих молодцов, упрятывая подальше во внутренний карман мешочек с золотыми.
— Принеси перо и бумагу и оставь нас! — приказал герр Шульц трактирщику и спокойно уселся за один столик с «джентльменами удачи». Если бы хозяин таверны полюбопытствовал и стал подглядывать, то увидел бы прелюбопытную сценку: герр Шульц увлечённо начертал план какого-то уединённого особняка, а затем передал Красавчику и Виконту вместе с планчиком и заветный ключик. Но трактирщик никогда не интересовался планами своих опасных гостей, помня, что совсем рядом протекает Темза с её илистым дном. Он вышел из-за стойки только после того, как герр Шульц потребовал:
— Подай ещё джину ребятам! Да через меру не усердствуй — их ждёт скоро великое дело!
Уже при разгрузке шнявы Роман ощутил на себе чей-то острый как кинжал взгляд, а затем некто у сходен словно нечаянно задел его плечом и заглянул в лицо. Притом незнакомец приподнял треуголку в знак извинения, хотя не мог скрыть недобрую усмешку.
«Впрочем, может, всё сие — пустой страх!» Роман продолжал следить за погрузкой посольского добра на грузовые фуры и совсем успокоился, когда вся кладезь была погружена и тяжеловозы зацокали по булыжнику улиц лондонского предместья.
Особняк, снятый для посольства Сонцевым, стоял за крепким каменным забором и окружён был садом. Роман сам проверил на прочность калитку и ворота и обошёл высокий забор. Всё было прочным и основательным — по-английски.
И всё-таки смутная тревога не покидала его. Через день после приезда Роман проснулся вдруг в. холодном поту: ему померещился через окно опять острый кинжальный взгляд. Он схватил заряженный пистоль и подскочил к окошку, но увидел только полоску лунного света в саду. Роман хотел было уже снова вернуться в объятия Морфея, как вдруг услышал тихий скрип двери, открываемой в кладовку, что была за прихожей.