Когда умирают боги
Шрифт:
Он перевел взгляд на собеседницу.
– Разве между вами была такая большая разница в летах?
Она пожала плечами.
– Три года, а это немало, если речь идет о детях. Будь мы даже погодками, то все равно вряд ли бы сдружились. У нас с ней было мало общего. Лично я всегда интересовалась науками, а вот Гиневра… – Она помялась немного, потом сухо закончила: – Гиневра – нет.
– Что же интересовало леди Гиневру?
– Скалы над морем. Отцовские лошади. Заброшенные шахты среди холмов за Ателстон-Холлом… в общем, все, кроме сведений, которые
– Или мальчишка.
Моргана повернула голову и встретилась с ним взглядом.
– Или мальчишка. Она всегда отличалась упрямством. Наверное, нашим гувернанткам было проще отпустить ее на все четыре стороны, чем воевать с ней.
«Разумеется, так было проще», – подумал Себастьян. Но что же граф Ателстон, ее отец? Неужели его не заботило, что средняя дочь растет дикаркой? Или он довольствовался тем, что передал воспитание дочерей гувернанткам и печальной череде мачех, обреченных умирать одна за другой при родах?
– К сожалению, она привыкла к такой жизни, – сказала Моргана. – Привыкла поступать как ей вздумается и считать, что она сама способна строить свою жизнь. Выйти замуж по собственному выбору.
– За кого она хотела выйти?
У Морганы вырвался презрительный смешок.
– За совершенно неподходящего для нее субъекта. Боже, какой скандал она закатила, когда узнала, что папа собирается отослать ее в Лондон к тетке провести там сезон. Гиневра поклялась, что больше никогда с ним не заговорит, и сдержала свое слово. Даже когда папа, лежа на смертном одре, послал за ней, она отказалась приехать.
– Потому что он принудил ее стать женой Англесси?
– Никто ее не принуждал. Она сама выбрала Англесси. – Леди Куинлан, одетая для прогулок, слегка встряхнула черную юбку из плотного шелка. – Она всегда твердила, что не может простить папа за то, что он не позволил ей выйти замуж за ее избранника. Но, по правде говоря, я думаю, на самом деле она не могла простить ему то, что ей он предпочитал Джерарда.
– Кто такой Джерард?
– Наш младший брат.
Себастьян внимательнее присмотрелся к скрытной хмурой женщине.
– А вас это не беспокоило?
Она смущенно нахмурила лоб.
– Разумеется, нет. Да и с какой стати? Все мужчины предпочитают дочерям сыновей. Так устроен мир. Но Гиневра никак не могла с этим смириться. Она была такая наивная идеалистка. – Ее губы презрительно дрогнули. – Дурочка.
Себастьян снова отвел взгляд и посмотрел вдаль, через головы людей, заполнивших выжженный солнцем луг, где поблескивала прохладная река. Что могло произойти, мысленно удивился он, что вызвало такую враждебность и заставило Моргану так сильно ненавидеть сестру, что даже сейчас, после ужасной смерти Гиневры, эта женщина не смягчилась, в ней не чувствовалось ни капли любви или сожаления?
Шар почти заполнился, он раздулся, приподняв плетеную корзину с земли и натянув канаты. Маленькая француженка, мадам Бланшар, находилась в корзине, занимаясь последними приготовлениями и регулируя клапан, который позволит ей во время полета понемногу выпускать из шара газ и контролировать подъем.
Себастьян не отрывал взгляда от шара.
– Этот человек, за которого вашей сестре не позволили выйти… кто он?
Себастьян ожидал натолкнуться на сдержанность леди Куинлан, но она охотно ответила:
– Ален, шевалье де Вардан. Он сын леди Одли от первого брака с французом.
Себастьян был наслышан о шевалье, дерзком юноше, довольно вспыльчивом и смешливом, всеобщем любимце. Он с удивлением взглянул на Моргану.
– Вардана сочли неподходящей партией?
– Разумеется. Знатность его рода никто не оспаривал. По происхождению он стоял даже выше, чем мать Гиневры. Но сам Вардан не имел ни гроша за душой. Все, что он мог бы унаследовать, пропало в революцию.
Насмешливый тон, с каким она отозвалась о матери Гиневры, вызвал у Себастьяна интерес.
– Расскажите мне о матери леди Англесси.
И вновь прозвучал снисходительный смешок.
– Что касается Гиневры, то она очень гордилась мамашиным семейством.
– А разве не следовало?
Моргана втянула щеки и от этого стала выглядеть еще старше и неприятнее.
– Ее мать, Кэтрин, не принадлежала к лучшим семействам. Говорили, будто ее прабабку сожгли на костре как ведьму.
Это была одна из маленьких грязных тайн Западного христианства, безумная охота на ведьм – проявление ненависти и подозрительности, которые, сплетясь в одно целое, нашли себе безопасную мишень, самых незащищенных членов общества – женщин. Виконт знал, что пока безумство не прекратилось, в Европе погибли на костре около пяти миллионов женщин. В некоторых деревнях истерия достигла таких высот, что когда все закончилось, там не осталось в живых ни одной женщины.
– Если это правда, – сказал он, глядя на взмокшую под солнцем толпу, которая теперь притихла и, затаив дыхание, замерла в ожидании; тем временем мадам Блан-шар заперла дверцу своей маленькой плетеной лодочки закуталась в теплое пальто, – то следует винить тех, кто послал ее на костер, а не саму бедную женщину.
Тут кто-то закричал:
– Пусть летит!
Канаты перерезали, и толпа взревела в приветственном крике, увидев, как шелковый шар взмыл вверх и полетел высоко над деревьями.
– Возможно, – согласилась Моргана. Она, как и Себастьян, не отводила взгляда от поднимавшегося вверх шара. – Хотя поговаривали, что ее бабка тоже была ведьмой. Она вроде бы околдовала не кого-нибудь, а самого принца и даже умудрилась родить от него ребенка.
На высоте шестисот или семисот футов шар попал в воздушный поток и начал быстро удаляться на запад, солнце ярко освещало его упругие шелковые бока. Вскоре корзинка с миниатюрной француженкой стала такой маленькой, что ее почти нельзя было разглядеть. Наблюдая за этим, Себастьян мучился каким-то странным двойственным чувством. В ушах его стоял гул, щеки внезапно вспыхнули, словно его обдало жаром.