Когда возвращается радуга. Книга 3
Шрифт:
Но, разумеется, никто из монахинь не сурьмил глаза и брови, не оттенял чудесные родинки и не пользовался краской для губ. И, конечно, не носил прекрасных налобных украшений, брошей, ожерелий и звонких браслетов. Здесь это считалось постыдным и нескромным, допустимым лишь в миру.
И воистину странно именовали себя эти женщины и девушки – «Христовы невесты»… Странно, но достойно уважения.
А ещё – они проводили время не только в постах, молитвах и ночных бдениях, но и в служении людям. При монастыре действовала больница для бедных, куда порой не стеснялись заглянуть и обеспеченные люди – не экономии ради, ибо, на самом-то деле, хорошие докторусы брали за лечение весьма дорого; но довольно часто привозили старых больных слуг, которым хотели обеспечить хороший
Некоторые из монахинь умели даже оперировать, и не удивительно, что иногда их обитель посещал сам Амбруаз Парре, первый скальпель Франкии, не только помогающий сёстрам, но и порой спрашивающий совета или консультации.
Именно сюда брат Тук посоветовал привезти няню Мэг. Ведь останься Ирис с ней в Эстре – и отказ от официального визита ко двору грозил обернуться крупнейшим политическим и дипломатическим скандалом. Так пусть названая матушка поедет вместе с приёмной дочерью, посоветовал монах. Будет жить совсем рядом, видеться каждый день, знать, что родное дитя в безопасности… а заодно и пребывать под неусыпной заботой лучших в стране целительниц.
Тем более что на сей раз гостья намного сократит путь и избежит дорожной тряски, отправившись через Старый портал.
Вспоминая об этом, Ирис невольно покачала головой.
Сколько событий случилось с ней в последнее время!
Конечно, хорошо, когда каждый день приносит что-то новое. Но девушка, устав от впечатлений, уже соскучилась по спокойной размеренной жизни, в которой одно утро похоже на предыдущее, а дни пролетают легко, словно бабочки. Скорей бы вернуться в Эстре!
Вот передаст последние дары Сорбонне…
Встретится с Джафаром и… увы, объяснится…
Посмотрит вместе с сёстрами-целительницами, что можно сделать с ослепшими глазами некоей Наннет, как и обещала Филиппу де Камилле…
…и домой.
В свой последний приезд она даже избегала выглядывать из окон, чтобы не видеть почерневшего пустыря, оставшегося вместо сада. Ещё до её прибытия работники, присланные герцогом, спилили и сожгли мёртвые остовы деревьев и высохшего кустарника, и неизвестно, что смотрелось хуже – древесные скелеты или полное запустение вокруг дома. Рабочие собирались и пни повыкорчёвывать, но Ирис, приехав, вовремя вмешалась и не позволила. Корни уходят на много футов под землю, и, кто знает, возможно, не пострадали так сильно, как надземная часть. Восстановить всегда легче, чем сажать заново. Она попробует поработать с тем, что осталось, но немного позже. Сейчас главное – здоровье Мэг.
…Девушка погладила прохладную, ещё не успевшую нагреться от первых солнечных лучей, кладку стенного зубца. Почувствовав чей-то взгляд, скосила глаза вниз.
Напротив, через дорогу, в тени, отбрасываемой больничным корпусом, замерла фигура в нелепом балахоне, бывшем, по всей вероятности, когда-то белым. Лицо человека скрывалось под капюшоном, но даже отсюда можно было заметить, что руки, сложенные на дорожном посохе, истончены и сухи, как у старика.
Угрозы от него не исходило, лишь жадное, какое-то болезненное любопытство.
Страждущий или паломник, определила для себя Ирис, но на всякий случай заступила за широкий зубец, заслонивший её полностью. Хорошо, что она одета, как послушница, и не привлекает ничьего внимания яркой шевелюрой, но всё же женщина на монастырской стене – это не слишком скромное зрелище. А отказывать себе в привычных утренних прогулках не хочется. Она просто постоит здесь ещё немного, скрывшись от чужих глаз.
Опустила веки, подставляя лицо рассветному солнцу, и ушла в воспоминания. Так быстро, так стремительно неслись события последних дней! Самое время – вспомнить, упорядочить, и определиться, какие отложить в копилку памяти, а с чем как-то жить дальше…
…Там, в гостинице Питивье, ещё только уловив на щеке первый розовый отблеск, она вскинулась ото сна, страшно перепугавшись, что проспала и упустила драгоценное время. Но только зря волновалась. Фрида уже раскладывала на лавке мужские рубаху и штаны, жилет, какой-то короткий кафтанчик, называемый здесь курткой, даже добыла откуда-то шляпу с широкой тульей. Судя по покрасневшим глазам, горничная или не спала, или вскочила куда раньше госпожи. На подоконнике, выдавая характер её ночных развлечений, вперемешку с ножницами и обрезками полотна валялись несколько катушек ниток, подушечка-сердечко со швейными иглами, клубок тесёмки, разномастные пуговицы…
…Глядя на суету невыспавшейся горничной, на тени, залёгшие под глазами Филиппа де Камилле и крёстного Модильяни, Ирис с благодарностью думала, что ради её спокойного отдыха эти люди провели бессонную ночь, а ведь им ещё предстоял такой нелёгкий день! Ведь впереди поджидала не неспешная ознакомительная прогулка, а быстрая напряжённая езда. Сколько же им придётся отмахать лье? И выдержит ли она столько времени в седле?
Объяснение, что поедут они не назад, а, напротив, вперёд, как и собирались, в Лютецию – Ирис поначалу встретила с негодованием. Но, взглянув на карту, предложенную Филиппом, и услышав о Старом Портале, неожиданно успокоилась. Одно встревожило: а как же её люди? Маршал сразу обозначил основную идею: передвигаться небольшой группой, как можно быстрее, и не привлекая внимания. Но при всём желании чернокожего великана Али невозможно сделать незаметным. Это вам не из мальчишки сотворить арапчонка!
Оказалось, и тут всё продумали.
Помимо нежелания тащить за собой лишних спутников, замедляющих движение, маршал справедливо опасался, что охота за восточной гостьей со стороны неизвестного врага ещё не окончена. А потому предложил не только оставить в Питивье Али, Фриду и Марка, который уж точно не протрусил бы до Эстре и за год, хоть на муле, хоть на ишаке; но и разыграть с помощью слуг целый спектакль под названием «Больная госпожа». Фрида в платье Ирис изобразит из себя переутомившуюся от дорожных страхов османку, время от времени жалобно стеная, не выходя из комнаты и требуя оставить её в покое. Али, как обычно, будет стоять на посту у порога, и делать вид, что исполняет малейшую блажь хворой госпожи. Марк, якобы скрученный очередным прострелом, просто-напросто станет отлёживаться, дожидаясь хозяина, который якобы непременно вернётся за ним, получив нагоняй от короля. Старый обиженный слуга всем и каждому начнёт вещать о несправедливости судьбы и о том, какие они квёлые, эти благородные дамы, и как из-за малейшего чиха или мигрени подводят важных господ под королевскую немилость, ибо вряд ли гостья теперь успеет на празднование в столицу… А Филипп уже в Лютеции добавит масла в огонь, проговорившись как бы невзначай в обществе, что его подопечная, увы, задерживается в пути.
А через несколько дней под покровом ночи слуги незаметно покинут гостиницу…
Неискушённой в интригах и политических играх девушке всё это показалось чересчур сложным; но своему крёстному отцу она доверяла. Молочный брат герцога Эстрейского, его правая рука, благороднейший человек, по определению не мог предложить ей ничего плохого. И в который раз она возблагодарила судьбу за прекрасных людей, встретившихся на её жизненном пути.
Ей, привычной к восточным шароварам, не составило труда обжиться в мужском костюме, к тому же, за ночь усердно подогнанном искусной Фридой под фигурку хозяйки. Куда сложнее оказалось уговорить Али остаться. Подействовало лишь вмешательство того же маршала, пояснившего сурово, что своим присутствием нубиец рано или поздно выдаст госпожу возможным врагам с головой, что говорится; а вот, оставшись, напротив, поможет отвести от неё возможное новое покушение. «Трудно, но как солдат солдата я тебя понимаю», неожиданно сказал при этом Винсент Модильяни. «Самое тяжкое в бою – отсиживаться в резерве. Но кому-то надо это делать, чтобы в нужный момент влиться в бой со свежими силами. Терпи, Али. Это приказ». И, несмотря на то, что нубиец яростно сверкнул белками, показывая, что принимает распоряжения лишь от госпожи Ирис, он… смолчал. И остался.