Когда зацветет сакура…

Воронков Алексей

– Расстреляйте меня! Слышите? Я – ваш злейший враг! Навсегда!.. Навсегда…

Он даже не говорил – он визжал. Ну, право, сумасшедший.

– Ты хоть понимаешь, что говоришь? – стукнул по столу кулаком капитан. – За тебя достойные люди просят, а ты…

Тот смолк и недоверчиво посмотрел на капитана:

– За меня?.. Просят? И кто же это, интересно знать?

– Кто? Ольховские! Знаешь таких? – спросил Алексей.

Арестованный опустил голову.

– Женечка… Милая Женечка… Как же ты добра, – произнес он.

Этого человека пришлось отправить в лагерь для перемещенных лиц. Был бы террорист какой, тогда бы Алексей принял другое решение, но тут всего лишь писака. Обиженный судьбой человек, попавший на чужбину после того, как

в Гражданскую убили его отца. Где-то в Шанхае у него была жена. Там же жили его престарелая мать и сестра. В общем, сможет выкрутиться – его счастье, не сможет – придется хлебать тюремную баланду. Тоже ведь не ангел. Да, многое можно простить, но трудно понять того, кто верой и правдой служил этой проклятой всеми идее человеконенавистничества. Ведь Алексей только недавно зубами рвал этих фашистов, которые посмели напасть на его землю. Которые убили его старшего брата, многих его товарищей, в конце концов, кто посмел поднять руку на женщину – на его женщину! – которая все никак не может оправиться от этой страшной войны…

2

Как ни стремился Алексей обустроить новый дом на свой манер, ему это не удалось. Нина, которой нравилась вся эта восточная экзотика, настояла на том, чтобы он не шибко загромождал помещение и оставил все так, как было при прежних хозяевах. Ну разве что самое необходимое из мебели позволила завезти. Поэтому уже скоро в их доме появился и письменный стол, и стулья, и даже книжный шкаф, в котором они могли теперь хранить привезенные из Харбина ценные дореволюционные издания.

Однако, несмотря на это, в доме по-прежнему было все аскетично просто. В центре самой большой комнаты, отданной под гостиную, служившей заодно и столовой, стоял все тот же прежний низенький столик, вокруг которого аккуратно были разложены циновки. В углу – огромная напольная фарфоровая ваза с павлиньими перьями, которую принес им в подарок Ли. Над головой – небольшой абажур из разноцветного шелка. У одной из стен – невысокая миниатюрная софа с инкрустированным деревянным каркасом из гевеи – тоже чей-то подарок. И все. То же самое было в других комнатах. Только все необходимое – и ничего лишнего. Например, в комнате, где спали Жаковы, стоял лишь один широкий диван с круглым теплым ковриком у ног и небольшой окрашенный в белый цвет фанерный гардероб с одеждой.

Чтобы соответствовать всей этой экзотике, Нина купила себе очень красивое в сине-красных тонах шелковое кимоно для дома. Теперь она стала похожа на этакую складную миниатюрную японочку. Чуть позже у нее появилось светлое авасэ – то же кимоно, но только на легкой подкладке, в котором, подпоясавшись шелковым полосатым оби и сунув ноги в гэтэ, можно было гулять по саду и даже ходить к морю, куда почти от самого их дома вел крутой спуск с каменными ступеньками.

Соскучившись по цивильным нарядам, Нина теперь каждую лишнюю копейку тратила на то, чтобы купить новую тряпку. Сняв офицерскую робу, она превратилась в этакую светскую даму. Правда, на работу не выряжалась, довольствуясь скромным платьем, но в театр, ресторан или на званый ужин она отправлялась при полном параде. Больше всего, по ее собственному мнению, ей шла светлая кофточка из натурального китайского шелка, которую она надевала вместе с такой же шелковой волнующейся темной юбкой до самых щиколоток. Для наиболее торжественных случаев у нее имелись темное бархатное платье и лаковые туфли на высоком каблуке. Здешние женщины даже в сильную жару традиционно носили чулки, поэтому и Нине ничего не оставалось, как следовать их примеру. Не случайно в их квартире теперь в каждом углу можно было найти эти шелковые и капроновые прелести с модными в ту пору стрелками.

Не забывала она и про мужа. В первую же вылазку в город она заставила его купить себе элегантный двубортный костюм из темно-синего бостона. Выбор тряпок здесь был огромный – такого они никогда не видели. Так что это был у Алексея первый настоящий костюм в его жизни, такой, о котором можно было только мечтать.

К

этому костюму они тогда прикупили несколько сорочек и галстуков, и теперь Жакову уже не стыдно было пойти в гости. А то ведь первое время он чертовски неуютно чувствовал себя в своем тесном кителе среди этой разодетой в бостоны и шелка публики. А когда себя чувствуешь неловко в гостях, то это уже не отдых, а настоящая каторга.

У Алексея в доме был свой кабинет, где он работал по ночам. Ничего особенного: письменный двухтумбовый стол с массивной столешницей, книжный шкаф, кожаное кресло да теплый коврик под ногами, который заботливо положила ему Нина. Этот кабинет был единственным местом, где он мог спрятаться и побыть наедине со своими мыслями, где его никто не тревожил, разве что какая заблудившаяся муха, случайно залетевшая в приоткрытое седзи. Порой, не желая отрываться от дел, он отказывался идти в столовую и просил, чтобы еду ему принесли прямо сюда. Чаще это делала жена, но, когда она задерживалась на работе или ее вызывали к больному, этим занимался повар Ким Ден Сан. Готовил он отменно. При этом знал не только корейскую, но и японскую кухню, потому как раньше, по его словам, он работал в японском ресторане. Жаковым все его блюда казались экзотическими. Нина больше теперь налегала на фрукты и на шоколад, который, чтобы подкормить жену, Алексей покупал целыми килограммами. Сам же с удовольствием ел все, что ему подадут, будь то домбури с сушеной рыбкой, сашими или же суси. В доме теперь постоянно стоял могучий дух восточных гастрономических ароматов. Нине это не особо нравилось. Дескать, неудобно перед гостями. А Алексей ей: да ведь здесь в каждом доме так. Одна кимчхи чего стоит! Ну а ты, мол, сама знаешь, что ни один кореец не сядет есть, пока ему эту вонючую капусту, заквашенную на рыбе с душком, не подадут.

Теперь самым притягательным местом в доме была кухня, где целыми днями колдовал Ким Ден Сан. Жаков, будучи человеком интересующимся, любил порой заглянуть к нему на огонек, чтобы понаблюдать за тем, как он работает. Грузный и, казалось, малоподвижный, тот на удивление ловко орудовал всеми этими многочисленными столовыми ножиками, сковородочками и кастрюльками. Однако самое интересное было то, как он управлялся с хибати – металлической жаровней, в которой, изредка постреливая и попыхивая дымком, лениво ворочался горящий древесный уголь. После того как Алексей в первый раз отведал блюдо, приготовленное на этих углях, он перестал признавать обыкновенную плиту. Этак вкуснее получался и приготовленный на японский манер рис – домбури, и якина – жареное мясо, и омурэцу – омлет, и нидзакана – отварная рыба…

К этим блюдам Ким обычно ставил на стол острые закуски из лобы, моркови и обязательно сеу – соевый соус.

Как правило, за продуктами на рынок он отправлялся сам, прихватив с собой ординарца Васю. Тот был у него и за носильщика, и за консультанта – кто лучше него мог ведать о вкусах своего начальника?

После таких походов на столе капитана, бывало, появлялся какой-нибудь экзотический продукт, о котором тот раньше и не слыхивал. Так он узнал, что такое лобстер, шейки лангуста, криль, кальмары… А еще были какие-то диковинные рыбы, коренья, растения, были изумительно вкусные фрукты, названия которых ничего им с женой не говорили. Как и названия некоторых десертов, таких как, например, «барсучьи мандзю». Эти пирожки с фасолевой начинкой, по словам Ли Ден Чера, обожали японцы, оставившие после себя их рецепт корейским кондитерам.

Ким вечно был готов услужить капитану, стараясь полностью освободить хозяйку дома от кухни. Он ее и в кабинет-то к мужу с подносом не пускал – сам все хотел сделать. Однако Алексей в силу своей профессии был человеком осторожным, испытывающим некоторое недоверие ко всем этим местным, – кто знает, что там у них на уме! – поэтому не хотел, чтобы кто-то из посторонних входил в его кабинет. Ведь у него на столе постоянно лежали секретные документы, которые он приносил с собой, чтобы поработать с ними ночью.