Когда закончится война
Шрифт:
– Не знаю, как.
Опускаю голову, чтобы мальчишка не мог разглядеть слезы на моих глазах. Незаметно смахиваю соленые капли и вздыхаю. Ладно, об этом подумаем потом. А сейчас надо наконец-то рассказать про того незнакомца.
– Тихон, - начинаю я, но тут же запинаюсь. Как лучше подобрать слова, чтобы это звучало как можно убедительнее?..
– Чего?
Вздыхаю и начинаю быстро говорить. Рассказываю ему про все: о том, как баба Нюта попросила меня помочь ей, о том, как я встретилась в ее доме с тем мужчиной, о моих неосторожных словах и последующих после
– Да ну... Совпадения все это. Григорий человек надежный. Он всегда всем поможет. Его что ни попроси - все сделает. И вежливый, и руки у него золотые. Вон, с теткиной печью возится...
– Я бы ему так не доверяла, - ворчу я себе под нос, искоса глядя на мальчишку.
– Вот ты ведь даже не знаешь, на что этот твой Григорий может быть способен. Я тебе говорю, что он шпион.
– Фу ты, - цокает языком Тихон.
– Опять ты за свое. Не такой он человек, как Генка...
Молчу, насупившись. Складываю руки на груди и стараюсь не смотреть в сторону мальчишки.
– И что он, прям все время таким хорошим был?
– Всю, не всю - не знаю. Он здесь только с сорок второго живет.
– Ага!
– торжествующе вскидываюсь я.
– Вот и доказательство! Немцы его как раз сюда и послали, чтобы обстановку выведать! Он говорил, откуда сам?..
– Тут и говорить не надо, - огрызается разозленный Тихон.
– Его мать еле спасла. Если бы неона, Григорий бы умер!
– А баба Нюта была бы жива, - отбиваю я удар.
Тихон недовольно косится на меня, но молчит.
– Поживем - увидим. Спасибо, конечно, что поделилась своими подозрениями, но больше не лезь в это дело.
Поджимаю губы и отворачиваюсь орт мальчишки. Мой взгляд скользит по комнате и останавливается на тайнике.
– А, кстати, - задаю я очень интересующий меня вопрос.
– Откуда у тебя автомат?
– Нашел, - коротко отвечает мальчишка.
Недоверчиво скашиваю глаза в его сторону.
– Правда нашел, - говорит он, натыкаясь на мой взгляд.
– Я, когда в прошлый раз с партизанами в лесу был, обратно стал возвращаться. Иду, значит, а он там, на земле, лежит. Ну, я его и подобрал.
Киваю. Нашел, подобрал. Все понятно. Неясно только одно:
– И что ты с ним делать собираешься?
– Фу ты, - раздосадовано хлопает ладонями по коленкам Тихон.
– Я же тебе уже говорил. На всякий случай.
– И что, сможешь убить из него кого-нибудь?
Тихон замолчал. Глядит на меня, прищурившись, и словно размышляет о чем-то.
– Нет, - наконец, тихо говорит мальчишка.
– Убить не смогу... Я не хочу становиться убийцей. Хотя, знаешь, - Тихон вдруг широко раскрывает глаза и глядит на меня теперь уже с откровенной грустью.
– Война никого прежним не оставит.
Снова киваю, делая вид, что его ответ меня удовлетворил.
– А кто такой Павел?
– вдруг спрашиваю я, вспомнив, что это имя при мне уже упоминалось несколько раз.
Мальчишка смотрит
– Павел - муж моей тетки. А Любка - его дочь. Он, Павел, тоже в партизанах. И не абы кто. Главный. В его отряде человек семь-восемь, точно не помню, - довольно резко объясняет он мне. Наверно, все еще злится. Потом Тихон замолкает, но через секунду снова продолжает говорить, уже мягче.
– Недавно Лиле письмо от него пришло. Вернее, не от него, а от его товарища. Он сообщал, что Павла ранило. Серьезно, но не смертельно. Ой, что было... Тетка моя так разволновалась, что в обморок грохнулась. Потом неделю болела.
Тихон замолкает и кидает быстрый взгляд на окно.
– А баба Нюта ваша родственница?
– Нам с Веркой нет, - отвечает мальчишка.
– А Любке - прабабка была. Павел ее внук.
Тихон молчит, глядя себе под ноги. А потом вдруг резко поднимает голову и, глядя мне прямо в глаза, строго произносит:
– Обещай мне, что не будешь больше следить за Григорием. Так, на всякий случай... И от дома одна далеко не отходи. Увижу тебя где-нибудь на улице Листеневки - будешь дышать воздухом через форточку. Ты меня поняла?
Внезапно я снова оказываюсь дома. И в эту минуту мне кажется, что передо мной сидит мой отец. Как будто он злится на меня за очередную мою объяснительную и в наказание запрещает гулять.
Улыбаюсь этой своей мысли. Сейчас и эта мелочь кажется самой желанной. Как жаль, что люди не ценят того, что имеют.
– Куда ж я денусь, - говорю я с улыбкой.
– Я к тебе привыкла.
От этих моих слов Тихон аж поперхнулся. Мальчишка закашлялся и чуть не упал с кровати.
А я сижу и улыбаюсь, как ненормальная. Улыбка расползлась по лицу от уха до уха, и мне никак не удается ее подавить.
– Ты чего?
– оторопело спрашивает меня Тихон.
– Не знаю, - честно отвечаю я.
Потом хватаю подушку и совершенно неожиданно для самой себя запускаю ее в мальчишку. Теперь он не успевает понять, в чем дело, и вместе с подушкой падает на пол.
Смеюсь, глядя на его попытки подняться. Подаю ему руку. Тихон крепко сжимает мою ладонь и вдруг тянет меня на себя. Теряю равновесие и падаю на него, придавив мальчишку своим весом.
Теперь мы смеемся оба, лежа на полу. Наверно, это коллективное помешательство. Но я согласна даже на такой диагноз. Сейчас мне очень хорошо вот так лежать на полу и смеяться во весь голос. Мне давно не было так легко. Я словно попала в детство.
Тихон кидает тревожный взгляд куда-то в угол. Смотрю в ту же сторону и понимаю, что он хочет убедиться в том, что тайник закрыт, а автомат надежно спрятан.
Перестаю смеяться и поднимаюсь с пола. Одного воспоминания о том, что где-то совсем рядом бродит Смерть, хватает для того, чтобы чувство беспечности вмиг угасло. И это недавнее беспричинное веселье кажется чем-то чужим, инородным.
Перевожу взгляд на Тихона. Он стоит, насупившись, и даже не глядит в мою сторону.
– Ну ладно, - тоже говорит Тихон.
– Спокойной ночи.