Когда закончится война
Шрифт:
Стараясь, как можно быстрее покинуть комнату, делаю несколько шагов назад и тут же спотыкаюсь о прислоненную к стене кочергу. Проклиная все на свете, вскидываю руки, пытаясь удержаться в вертикальном положении, но ничего не помогает. Я уже лечу носом вперед, сбивая локти. Ну вот. Теперь еще и зеленку придется просить у Лили.
Стремительно поднимаюсь и почти бегом направляюсь к своей двери. Чувствую, что мое лицо постепенно принимает малиновый оттенок. От досады прикусываю губу, чтобы не выругаться слишком громко.
От моих мыслей меня отвлекает
– Тихон!
Наконец-то я смогу ему все рассказать! Наконец-то он подскажет мне, что делать дальше. Теперь мне уже все равно, объявит он меня виноватой или нет. Я же решила исправить свои ошибки?
– Чего тебе?
– Смотри...
Прикладываю палец к губам и тяну его за рукав рубашки на себя. Показываю ему пальцем в проем двери. Отсюда прекрасно видно, как незнакомый мужчина, стоя на коленях у печи, что-то объясняет Лиле, которая стоит с полотенцем наперевес и внимательно слушает его.
– Не понял.
– Этот тип с ними заодно, - шепчу я ему в самое ухо, приложив палец к губам и пытаясь дать ему понять, что следует говорить на тон тише.
– С кем?
Смотрю ему прямо в лицо и не понимаю, как же можно быть таким глупым.
– С фашистами.
Мальчишка смотрит на меня. Потом хмыкает. А потом и вовсе начинает уже откровенно хохотать.
– Ты чего?
– ошарашенная его реакцией, спрашиваю я. Мне даже становится обидно.
– Ты это сейчас серьезно или снова шутишь?
– отсмеявшись, интересуется Тихон, за что тут же получает ощутимый толчок в плечо.
Разворачиваюсь и, впечатывая каждый свой шаг в дощатый пол, иду к себе в комнату. Напоследок не забываю громко хлопнуть дверью, словно желая этим показать, что я права.
Сейчас мне нужно успокоиться. В таком рассерженном состоянии, в котором я сейчас нахожусь, нормально объяснить что-то Тихону я не в силах. В лучшем случае мы снова поругаемся. А я ведь собралась исправлять старые ошибки, а не делать новых.
***
Успокоиться быстро у меня не получается. Я хожу по комнате из угла в угол и ругаю себя за все на свете. Через несколько часов я начинаю чувствовать, что скоро перегреюсь.
Поколебавшись всего несколько секунд, принимаю решение выйти на воздух. Мне просто жизненно необходимо проветриться и хоть немного охладить свою разгоряченную голову.
Выхожу из дома, стараясь не сильно скрипеть дверью. По обыкновению присаживаюсь на верхнюю ступеньку и вдыхаю свежий воздух. Уже совсем стемнело, время приближается к одиннадцати. Деревья мрачными великанами возвышаются над маленькими домишками передо мной. В воздухе витает запах сирени и чего-то еще. Все вокруг серое, неприглядное на первый вид. Везде мне мерещатся какие-то смутные тени и силуэты. Кажется, что вот-вот откуда-то выскочит какое-то мифологическое существо вроде домового или лешего.
Вздрагиваю от резкого скрипа и тут же на плечах чувствую что-то тяжелое. Нащупываю руками накинутую кем-то мне на плечи куртку.
– Успокоилась?
– спрашивает меня Тихон и присаживается рядом со мной. В его голосе я слышу насмешливые интонации, но подавляю в себе вновь вскипающую злость на него и даже улыбаюсь.
– Типа того, - уклончиво отвечаю я, кутаясь в широкую куртку.
Где-то вдалеке ухнула сова. От неожиданности вздрагиваю и невольно придвигаюсь ближе к мальчишке.
– Ты чего?
– удивленно спрашивает он у меня.
Поднимаю на него взгляд. Его глаза в полумраке как-то странно блестят. Как у котов.
– А тут нет диких животных?
– осторожно интересуюсь я, не желая, впрочем, признаваться себе в том, что испугалась.
– Нет, - вздохнув, отвечает мальчишка.
– Вообще никаких животных не осталось. У бабы Нюты была коза. Тетка сегодня решила ее к нам забрать. Пропадет ведь животинка. А ее уже немцы себе присвоили.
Невольно меня передергивает. Только сейчас я поняла, что не так с Листеневкой, и почему она мне казалась полумертвой. На улице я за все проведенные мною здесь дни не встретила ни одну собаку и даже ни одного кота.
Вспоминаю своего Джима, и сердце сразу сжимается. Джим - мой пес. Как же он меня злил иногда. Особенно когда мама заставляла вставать рано утром лишь для того, чтобы выгулять это наглое животное. А сейчас мне очень хочется его увидеть.
– О чем ты сейчас думаешь?
– вдруг спрашивает меня Тихон.
Поворачиваю к нему лицо.
– О доме, - признаюсь я.
Тихон понимающе кивает головой.
– Я тоже часто о своем думаю, - говорит он.
С непониманием смотрю на мальчика. Он сидит, опустив голову, и усиленно делает вид, что смотрит себе под ноги. Но мне отчего-то кажется, что он просто не хочет, чтобы я видела его лицо.
– А твой дом разве не здесь?
– удивленно спрашиваю я.
Тихон скашивает глаза в мою сторону. Вздыхает как-то слишком тяжело.
– Конечно, здесь. Я тут родился, - медленно произносит он.
– Я имею в виду настоящий дом, где у меня была семья. Мой дом до войны.
Понимающе киваю. Какая же я глупая. Думаю только о своих проблемах. Слава Богу, что все мои родные живы. И, хоть я не могу их сейчас увидеть, я знаю, что с ними все в порядке. Быть может, без меня им будет даже лучше. А вот за все время, проведенное мною тут, я даже ни разу не подумала о том, как тяжело Тихону и Вере. Наверно, я действительно слишком эгоистична.
– Я помню, как мы с родителями ездили в город, - вдруг начинает рассказывать мальчишка.
– У Верки был день рождения. Ей три года исполнялось. А мне тогда было двенадцать лет. И мы ездили в Москву. Ты знаешь, столица наша такая красивая! Огней много. Ты по улице идешь, а вокруг все сверкает. И на Красной площади были. Там собор такой большой, весь разноцветный.
– Собор Василия Блаженного, - машинально уточняю я.
Тихон кивает.
Задумываюсь над его словами. Интересно было бы увидеть довоенную Москву. Сравнить с Москвой двадцать первого века.