Когда закончится война

Щербинина Мария

Подхожу к дому вплотную и присаживаюсь на корточки, почти полностью скрывшись в кустах под окном.

Внутри, очевидно, идет буйная пьянка. До меня доносятся обрывки фраз на немецком, звон бутылок и какие-то стукающие звуки. Иногда все это дополняется радостными вскриками.

Сижу, притаившись. На ум невольно приходит мысль о новой знакомой. Странная она какая-то. Наплела мне с три короба сказок... Но, как ни странно, я поверил. Она не похожа на ненормальную. Ведет себя дерзко и грубо, но мне почему-то кажется, что она совсем не такая,

какой себя преподносит. Внутри она все равно другая. Я это по ее глазам вижу. Диковатая она, конечно, но не злая. Скорее, потерянная.

А ведь это наверно страшно оказаться черт знает где, да еще в другом году. Я ясно вижу, что она очень хочет вернуться назад. Но у нее почему-то не получается. И я хочу ей помочь, только не знаю, как.

Мое внимание вдруг привлекает длинная фигура, которая осторожно идет вдоль домов к тому самому месту, в котором притаился я. Все посторонние мысли сразу же вылетают из головы. И я уже не могу думать ни о чем, кроме этой фигуры. Несмотря на то, что ночь довольно холодная, мне становится жарко. Рубашка от пота стала мокрая, и теперь неприятно прилипает к спине. Пригибаю голову, полностью скрывшись за кустом, и украдкой продолжаю наблюдать за этой фигурой.

Вот она подходит ко мне почти вплотную, и я вижу перед собой Генку. Рыжая гусеница (как метко его окрестила острая на язык Катя) робко проходит мимо меня и стучит в дверь. Парень то и дело вздрагивает и передергивает плечами, то ли от холода, то ли, что более вероятно, от страха.

На стук дверь распахивается, заставляя Генку нервно подпрыгнуть на месте от неожиданности. На пороге я вижу того косого немца, который является главным среди немцев.

– Пришел?
– вместо приветствия громко спрашивает фриц.

– Герр, потише!
– прикладывает палец к губам парень и жестом показывает, что хочет пройти.

Немец морщится, но отступает в сторону, пропуская ночного гостя в дом.

Дверь хлопает, закрываясь, а я вздыхаю с облегчением. Меня не заметили.

Задерживаю дыхание, прислушиваясь к звукам, доносящимся из дома. К моему счастью, они прошли как раз в комнату, под окнами которой я сидел. Какое-то время я слышу удивленные и какие-то слишком веселые возгласы. Потом наступает тишина. Наверно, Косой призвал всех к порядку.

– Говори, - доносится до меня все тот же каркающий голос. Несколько секунд я слышу только скрип половиц. Вероятнее всего, это Генка переступает с ноги на ногу. Представляю его среди фашистов: такой жалкий, испуганный, с дрожащими руками и бегающими маленькими глазками... От отвращения меня передергивает.

– Вы меня просили придти... Зачем?
– мямлит он. Никак не может собрать слова в кучу и высказать ясную мысль. Пусть и не совсем умную, как чаще всего у него случается, но хотя бы понятную для восприятия.

– Мы не просим, - снова перебивает его кто-то.
– Мы только приказ!

– Прошу прощения, герр, - тут же понижает голос Генка.
– По вашему приказу я здесь...

Невольно я тут же подаюсь вперед, не пропуская ни одного слова. Зачем же понадобилась немцам эта гусеница?

– Что ты знать о той девочке... Кате?

– Я? Да о ней вообще никто ничего не знает... Вот я вам могу рассказать об одном парне, он тот еще хитрец...

Сжимаю зубы, понимая, что Генка имеет в виду меня.

– Не тяни время, - грубо торопит его главный.
– Мы ясно сказать, о ком тебе говорить.

До меня доносится судорожный вздох. Генка снова вздыхает и начинает говорить:

– Да не было ее тут никогда... Но она как будто Белинских знает. Я видел ее вместе с Тихоном. Она, кажется, у них живет...

– И все? Я скоро разочаруюсь в тебе. Мало, мало ты знать...

– Я правда не знаю ничего больше, - уже еле лопочет Генка.
– Я же узнал, у кого она живет...

– Donnerwetter!
– кричит в бешенстве немец, и что-то тяжелое опускается на подоконник. Скорее всего, он ударил по нему кулаком.

Тишина. Все молчат, а Генка, как я с легкостью могу предположить, даже боится дышать. Снова чувствую неприятный табачный дым. Кто-то курит трубку.

Наконец, немец прерывает молчание.

– Идти назад. Август тьебя проводить!

Вновь раздаются шаги, и из дома выходят две фигуры. Генка спускается по ступенькам, оглядывается на сопровождающего его немца и робко предлагает:

– Дальше я сам, спасибо...

Немец рыжего не понял. Наоборот, он еще ближе подошел к Генке и схватил его за локоть.

Даже отсюда я могу видеть, как напрягся парень. Глаза от ужаса расширены, и рыжие волосы топорщатся в разные стороны, как наэлектризованные.

– Идти!
– хрипло командует Август, толкая Генку вперед. Рыжий спотыкается и делает несколько быстрых шагов, чтобы не упасть.

Наблюдаю за ними из своего куста и молюсь, чтобы меня не заметили.

Немец выпускает рыжего из рук, и лезет ладонью к себе в карман. И тут с Генкой случается что-то невероятное. Он подпрыгивает на месте, словно ужаленный, с хрипом выдыхает и кидается на своего провожатого. Немец от неожиданности отступает на шаг назад и спотыкается обо что-то, валяющееся на земле. Тем временем Генка толкает его обеими ладонями в грудь, помогая таким образом ему упасть, а сам сразу же отскакивает в сторону.

Немец ужасно пьян, поэтому даже легкого толчка хватило бы, чтобы его повалить. Фриц с кряхтением заваливается назад и тяжело падает на землю, ударяясь головой о сложенные в стопку полена. Его рука откидывается в сторону, и из нее выпадает кисет с табаком. С замиранием сердца гляжу на недвижимого фашиста, пока не понимаю, что он мертв. Генкин толчок оказался для немца смертельным.

Генка стоит над ним и смотрит на немца неожиданно большими от ужаса глазами. Как я понимаю, парень подумал, что фашист хочет его пристрелить, жутко перепугался и неосознанно хотел выбить оружие из его рук. Но вместо этого он, кажется, сам убил врага.