Когда закончится война
Шрифт:
– Ну, теперь давай рассказывай. Кто ты, откуда. А то мы с тобой теперь друзья, а я о тебе совсем ничего не знаю.
Усмехаюсь про себя. Так я и знала. Ему же просто нужно выведать все обо мне. Может, интересно, а может, немцы приказали. Это и неудивительно. Странная неизвестно откуда взявшаяся девчонка.
...Так значит, он хочет что-то узнать обо мне? Хорошо.
– Ну, вряд ли я поведаю тебе что-нибудь интересное, - наигранно-застенчиво начинаю я.
– Семьи у меня нет, а может быть, есть. Я не помню.
– Как - не помнишь?
–
– Совсем?..
– Во-обще ничего не помню, - сокрушительно вздыхаю я и качаю головой. Для пущей убедительности смотрю рыжему прямо в глаза и то и дело горестно вздыхаю. Теперь мне и самой уже себя жалко.
Впрочем, сейчас пожалеть надо скорее Генку, чем меня. Парень стоит, ссутулившись, и смотрит на меня с откровенным разочарованием.
– Это плохо, - глухо говорит он, а потом с надеждой добавляет: - Ну, может, все-таки что-нибудь помнишь?
– Не-а, не помню.
– Жаль...
Внимательно слежу за изменениями на лице Генки. Его лицо то бледнеет, то вновь покрывается красными пятнами. Шея тоже краснеет, а уши даже принимают лиловый оттенок. Все это указывает мне на то, что внутри парня идет ожесточенная борьба.
– Ладно, - вдруг упавшим голосом произносит Генка и поднимает на меня глаза. Его взгляд встречается с моим, и я замечаю проскользнувшее в глубине его зрачков чувство обреченности.
– Ладно, поздно уже. Ты только не сердись на меня, хорошо?
Я вконец теряюсь. С чего бы это такая перемена?
– Все, пропал я... Совсем пропал. И не изменить уже ничего...
Генкин голос звучит глухо и отрешенно. Может быть, это новый способ вызвать меня на откровения - надавить на жалость?
Парень, очевидно, замечает мое удивление. Потому что вдруг начинает говорить. Слова его звучат горько и виновато:
– Мне приказали узнать о тебе все. Ты знаешь, немцы все голову ломали, с какого неба ты свалилась. Конечно, я этому поспособствовал. Угодить хотел, наплел им всякого про тебя... Эх. Так вот они мне и сказали, что, если я о тебе ничего не узнаю до сегодняшнего дня, меня ликвидируют. Вот и все!
Генка усмехается, глядя на меня с каким-то странным выражением лица.
– Ну, в общем, ладно. Все равно уже ничего изменить нельзя...
– Скажи, - слова застревают у меня в горле, но все-таки вырываются наружу.
– Скажи мне, Григорий на них работает? Как ты?
Генка морщится от моих последних слов.
– 'Как я'... Да я по сравнению с ним невинная овечка. Григорий! Он вообще шпион немецкий, всегда на них работал... Они хотели тут базу свою построить, поэтому его сюда послали, - парень замолкает на секунду, отрешенно глядя куда-то мимо меня.
– Я и сам узнал об этом совсем недавно. Чистая работа! Можно сказать, профессиональная... А я-то дурак, думал, мне ничего не будет! Думал, что, раз я немцам помогал, меня и не тронут. Эх...
Генка обреченно машет рукой и затихает.
Я была права. Права в том, что Григорий работает на фашистов.
– Слушай меня внимательно, - Генка вдруг наклоняется к моему уху и горячо шепчет: - Тебе нельзя здесь больше быть. Тебя убить хотят. Я слышал, Григорий все настаивал. Мне нельзя было тебе говорить этого, конечно...
– А зачем же ты мне все рассказал?
Генка жмется, будто боится чего-то. А потом печально усмехается и тихо выговаривает:
– Не хотел, чтобы ты меня негодяем запомнила. Ты понимаешь, когда знаешь, что скоро умрешь - все другим видится.
Мы идем дальше. Я судорожно пытаюсь придумать подходящий предлог, чтобы сбежать от новообретенного 'друга'. Мне, без сомнения, Генку немного жаль, но все-таки его общество меня слегка напрягает. Но повод предоставляется сам собой.
– Ну ладно, быстро говорит Генка, глядя куда-то за мою спину.
– Пошел я. Пора мне... Пока.
Киваю ему на прощание, еле сдерживая радость. Но то, что я увидела в следующую секунду, сразу же стирает улыбку с моего лица. Прямо перед собой я вижу целый отряд немцев. Их больше пятнадцати, и все они движутся в мою сторону.
Генка тем временем по-тихому улизнул. Что ж, мне тут тоже делать больше нечего. Отступаю к плотно прижатым друг к другу домам и пытаюсь спрятаться от глаз фашистов.
Обхожу дом вокруг и нахожу укромное местечко за старой яблоней. Прячусь за ней, аккуратно выглядывая наружу.
Мои глаза тут же отыскивают рыжую шевелюру. Генка разговаривает с одним из фрицев, с тем самым косым, с коим мне довелось общаться. По лицу немца видно, что он очень недоволен чем-то. А Генка... Страшно даже смотреть на него. Его лицо выражает такой неописуемый ужас, что самому поневоле становится страшно.
Вжимаюсь в ствол яблони и молюсь про себя, чтобы меня не заметили. Мимо как раз проходят двое мужчин. Они переговариваются на немецком.
Выглядываю из-за дерева и в одном из них узнаю все того же Григория. Я так и знала, что была права. Я не могла ошибиться!
Его спутник что-то быстро говорит мужчине, а потом указывает рукой на Генку и делает выразительный жест рукой, показывая, что как бы перерезает себе горло. И я понимаю, что Генка им больше не нужен. Парня надо убрать. Он мешает.
Ужасаюсь, глядя на этих мужчин. Как же они могут так запросто решать, кого убить, а кого оставить в живых?..
Не дыша, с закрытыми глазами стою под деревом. Лишь бы меня не заметили...
Все время слышу какие-то непонятные фразы. Вокруг стоит какой-то гул, как в пчелином улье. И из этих однообразных звуков яркой вспышкой отпечатывается ломаное имя: 'Катья'...
Вздрагиваю и всем телом еще сильнее прижимаюсь к яблоне. Вот и все. Я им надоела, меня тоже 'уберут' из игры.
Открываю зажмуренные от ужаса глаза и вижу пробирающегося через заросший огород рыжего парня. Неужели Генку так просто отпустили? Или они еще не заметили его исчезновения?..